Было время, встречалась с мужчиной в полосатой рубашке,Гибким и хищным, как ягуар, а расставшись, тосковала о немВ шестидесятиваттном сумраке, горько рыдала: «О любовь!», «О томительная, о мучительная любовь!», «О обманчивая, о приманчивая любовь!» — и вотВся в нитях жемчуга появилась на сцене, к себе привлекаяВосхищенные взоры, блеснула золотыми зубами — и запела…Было время, жила в комнатушке, где на облупленных стенахВисели дешевые литографии, голубевшие кукольным небом,А люди боялись не только восстаний, не только данных статистики,Но и просто тревожного шуршания снега за дверью, мечтали забыться — и вотВ расшитом бисером сатиновом платье, в страусиных перьях она появилась на сцене,Сверкнула улыбкой на нас и во тьме, без огней запела…
Белые братья, слушайте,Слушайте, черные братья.Я видел руку,Подносящую паяльную лампуК извивающемуся черному телу.Я видел руку,Подающую знакСтрелять по пикетам белых.Это былаТа же рука.Вдумайтесь, братья,Та же рука.Черные братья, слушайте,Слушайте, белые братья.Я слышал слова,Которыми, словно колючей проволокой,Разгородили нас.Я слышал эти слова:Грязный ниггер! Белое отребье!Их произнесТот же голос.Вдумайтесь, братья,Тот же голос.
— Черный наш Гэбриэл!Тверд как кремень,Скажи, что ты видишьВ последний свой день?— Я вижу, как тысячиЧерных рабовВстаютИз рассыпавшихся гробов;Весь Юг сотрясают ониКандалами,Их кровь полыхает,Как алое пламя.— Гэбриэл, Гэбриэл!Смерть твоя близко уже.Заветное самоеЖелание выскажи.Пускай, как младенец,Растет восстаньеВсе неустаннейИ неустанней,Пока не обрушитРабства подпоркиРаб, проклинающийЖребий свой горький.— Гэбриэл, Гэбриэл,Наш предводитель!Пусть душу твоюУспокоит Спаситель!— Удары своиЯ нанес недаром,И вы наноситеУдар за ударом.Сверкает на солнце,Как золотое,Нашего ГэбриэлаТело литое.Висит оно, будтоК восстанью призыв,И черные знают:Гэбриэл жив.Дух его гордыйПарит в поднебесье.В руке его — меч,На устах его — песня.