Погоня за химерами

– Именно нежелание следовать требованиям рынка, отказ от потворства системе потребления и сплотили нас, сделали единомышленниками. Ассоциацию непризнанных и неиздаваемых писателей придумал Вебстер, а Томас поместил объявление о нашем собрании в социальных сетях. Но примкнули к нам только вы один! И мы очень рады этому, – тут Марина улыбнулась мне так искренне и сердечно, будто всё это сборище затевалось исключительно для встречи со мной. – Понимаете… я опасаюсь, что искушённому литератору формат наших собраний покажется дилетантским и скучным.

– Нет, нет, что вы, Марина! Я никогда ещё не был среди такого количества талантливых людей! А каждый из вас, вне всяких сомнений, является одарённым, неординарным автором. Просто дорога к успеху у всех разная. Да и само это понятие – тоже спорно. А то, что вы не одержимы тягой к материальным благам, так это только делает вам честь. Среди стяжателей с пухлыми портфелями, сытомордых чиновников, толстобрюхих инвесторов и карьеристов, несущихся, выпучив глаза, за каждым долларом, вы все – последний оплот бессребреничества! Вы те, кто не разменял свои идеалы в угоду извращённым вкусам общества! Те, кто стоит на страже…

…Я совсем разошёлся. Арманьяк Вебстера нёс меня на волнах красноречия, как ураганный ветер утлое судно с хохочущим капитаном, бросившим штурвал в объявшем его безумии. Глядя Марине в глаза, я провозглашал, как манифест, тезисы своей витиеватой мысли, салютуя всем присутствующим вновь наполненным бокалом. Я приглашал их разорвать хрупкие связи с порочным внешним миром и окончательно отринуть его влияние на каждого из нас. Сейчас уже не вспомню наверняка, но, кажется, я даже порывался организовать телефонный звонок в Конгресс, чтобы официально зарегистрировать новую самопровозглашённую республику Свободы и Радости Творчества.

Во время своей безумной речи я смотрел только на Марину, видел только её смеющиеся, подбадривающие, поощряющие глаза. Мне страстно хотелось предстать перед ней блистательным, неистощимым оратором, отстаивающим идеалы и ценности, одинаково значимые для нас обоих. И да! Видели бы вы, как она смотрела на меня! Не думаю даже, что автор Геттисбергской речи когда-либо удостаивался подобного внимания.

Вскоре я выдохся и понял, что на меня смотрит не только Марина. Все присутствующие: и Вебстер, и Глория, и даже протрезвевший Томас, наблюдающий за мной с бодрым любопытством – все они смотрели на меня, распахнув глаза. Спустя примерно минуту, когда я уже готов был провалиться от стыда, Глория подняла пухлые ладошки и произвела медленные основательные хлопки. Тут же к ней присоединились Томас и Марина, аплодируя моему красноречию, только Вебстер остался неподвижным, он по-прежнему сидел в кресле, вытянув ноги и скептически на всех поглядывая.

Успех окрылил меня. Эти люди больше не казались странными чудаками, напротив, в тот вечер они представлялись мне единомышленниками, соратниками в борьбе против несовершенств мироустройства. Под агрессивными парами подозрительного алкоголя, который мне продолжал подливать Вебстер, я на время забыл о постоянных скандалах с Дженнифер, о потерянной любви и пришедшей ей на смену обоюдной ненависти, о необходимости возвращаться туда, где меня ждала чужая и грубая женщина, радующаяся каждому моему промаху, выискивающая в каждом моём действии повод объявить меня неудачником.

Беседуя с Томасом о национальной идентичности индейских народов (как выяснилось позже, эта тема была его коньком – идефикс, хотя, наверное, было бы правильнее назвать это призванием), слушая стихи Блейка и Киплинга в исполнении Марины, хохоча над Глорией, представляющей пародию на Ванду Сайкс¹, подражающую Бейонсе – наслаждаясь гостеприимством моих новых друзей, я на время забыл даже о недавней смерти отца, в которой была виновна моя мать. Проблемы, мучившие меня с прошлого года, покрылись благословенным туманом, горечь стихла, и для этого всего-то и надо было, что напиться и поговорить с кем-то, кто не смотрел на меня, как на говорящий кусок слоновьего дерьма.

Мой телефон ожил, когда мы с Томасом прикидывали, сможет ли порошковый апельсиновый сок, найденный в одном из верхних шкафчиков на кухне, облагородить Вебстерово пойло. (Вопреки распространённому мнению, которое гласит, что после второй рюмки вкус скверного алкоголя притупляется, так называемый арманьяк сдаваться не собирался. Он по-прежнему был похож на зарытый под акацией кукурузный самогон, пролежавший в земле со времён Войны за независимость.)

Взглянув на экран, я увидел фото Дженнифер. Разговаривать с ней у меня никакой охоты не было, и я, отклонив вызов, вернул телефон в карман.