Поющие в терновнике

"It was a good party, Mary," he said.	- Прекрасный вечер, Мэри, - сказал он.
"My last."	- Последний для меня.
"Don't say that, my dear."	- Не говорите так, дорогая.
"Why not?	- Отчего же?
I'm tired of living, Ralph, and I'm going to stop."	Мне надоело жить, Ральф, с меня хватит.
Her hard eyes mocked.	- Недобрые глаза ее смотрели насмешливо.
"Do you doubt me?	- Вы что, не верите?
For over seventy years I've done precisely what I wanted to do when I wanted to do it, so if Death thinks he's the one to choose the time of my going, he's very much mistaken.	Вот уже семьдесят лет с лишком я делаю только то, что хочу, и тогда, когда хочу, и если смерть воображает, будто в ее воле назначить мой последний час, она сильно ошибается.
I'll die when I choose the time, and no suicide, either.	Я умру, когда сама захочу, и это никакое не самоубийство.
It's our will to live keeps us kicking, Ralph; it isn't hard to stop if we really want to.	Наша воля к жизни - вот что нас здесь держит, Ральф; а если всерьез хочешь с этим покончить, ничего нет проще.
I'm tired, and I want to stop.	Мне надоело, и я хочу с этим покончить.
Very simple."	Только и всего.
He was tired, too; not of living, exactly, but of the endless fa?ade, the climate, the lack of friends with common interests, himself.	Ему тоже надоело - не то чтобы жить, надоела маска вечной сдержанности, безжалостный климат Австралии и то, что нет друзей, нет людей душевно близких, и сам себе он надоел.
The room was only faintly lit by a tall kerosene lamp of priceless ruby glass, and it cast transparent crimson shadows on Mary Carson's face, conjuring out of her intractable bones something more diabolical.	В гостиной был полумрак, его почти не рассеивала высокая керосиновая лампа под абажуром бесценного рубинового стекла, и от прозрачных алых теней в упрямом лице Мэри Карсон проступало нечто совсем уже дьявольское.
His feet and back ached; it was a long time since he had danced so much, though he prided himself on keeping up with whatever was the latest fad.	У отца Ральфа побаливали ноги и спина, давным-давно он так много не танцевал, хоть и гордился тем, что следит за новейшими причудами моды.
Thirty-five years of age, a country monsignor, and as a power in the Church?	Ему уже тридцать пять, он приходский священник в глубокой провинции, а много ли это в иерархии католической церкви?
Finished before he had begun.	Карьера его не успела начаться - и уже кончена.
Oh, the dreams of youth!	Ох уж эти мечты юности!
And the carelessness of youth's tongue, the hotness of youth's temper.	У него не хватило стойкости в час испытания.
He had not been strong enough to meet the test.	Но никогда он не повторит такой ошибки.
But he would never make that mistake again.	Никогда, ни за что...
Never, never...	Он беспокойно покачал головой, вздохнул - что толку об этом думать.