Поколение «все и сразу»

– Но это была плохая картина. Она мне не нравилась, я видела в ней одни сплошные ошибки, я попросту не могла на нее смотреть… А работать за деньги, рисовать за плату… Унижение, но не вдохновение. За деньги картины получаются ненатуральными, как будто искусственными…

– Любой труд имеет свою цену…

– Я не берусь за заказы, – резко отрезает она с таким пренебрежением, словно я посмел посягнуть на святой монастырь, выстроенный ей самой же.

Ее мнение противоречит моим собственно выработанным понятиям: я привык считать, что любой труд обязан быть оплаченным, потому как только так исполнитель заинтересован проявлять свои умения, которые оттачивал годами под гнетом упреков преподавателей… Взять хоть тех же самых врачей, если откинуть чувства долга, клятву Гиппократа и прочее, что навязали выпускнику медицинского, с какой стати человек обязан волноваться за кого-то чужого и изнашивать себя двенадцати часовой работой? Платная медицина – лучший стимул для врача, другое дело, что общество не привыкло платить за лечение, потому как множеству поколений вбивалась в голову бесплатная форма медицины, благодаря чему она практически закрепилась в нашей генетике.

– Я не хотел тебя задеть. Я только хотел сказать…

– Ни слова больше. Давай уже выберем фильм. И пей чай, не просто ведь так я носилась с кружками.

С этими словами она подала мне чашку, потом схватилась за свою, чтобы показать на примере…

От Карины я ушел по ее же просьбе, чтобы не столкнуться с ее отцом. Суть всего этого цирка я вовсе не улавливал, впрочем, в тайне я был даже рад такому требованию, потому как второй раз за день перспектива оказаться подверженным еще одному знакомству отпугивала, но никак не приманивала.

На улице заметно похолодало. Осеннее пальто более не спасает от леденящего ветра. Туфли впитывают в себя воду. Впереди ни одного сухого клочка асфальта, так и приходится шлепать по лужам, мечтая о теплых шерстяных носках и греющей батареи… И все же я наслаждаюсь вечером, пытаясь удержать в памяти запах квартиры, где живет Карина. В очередной раз наступив в лужу, темные задворки черепной коробки вдруг освещает осознание мечтательного романтика, отчаянно верящего в вечную любовь: никто, кроме этой девушки, мне более и не нужен. Я могу обойтись и без подруг и прочих друзей, но при условии, что она будет рядом…

Откуда-то из-за угла во дворы сворачивают мне навстречу смеющиеся ровесницы. Одна кудрявая шатенка, другая – крашенная блондинка с прямыми волосами до лопаток. И, когда наши фигуры поравнялись, я краем глаза заметил, как они обращают на меня амурное внимание. Я кротко улыбаюсь им и сразу же отвожу взгляд в сторону. Какое счастье, когда больше не требуется бегать за девчонками, что-то придумывать, чтобы их заинтересовать и развеселить, а потом, возвращаясь домой, воображать, как бы с одной из них провести сколько-то вечеров.

Я вернулся в комнату. Коридор наполовину погружен в непроглядную темноту. С дальнего угла скрипуче открывается дверь, детская головка выныривает разведать обстановку и тут же прячется. Я мою руки и затем запираюсь на ключ. Что-то требуется приготовить на ужин, только вот желание заниматься этой бытовухой отсутствует напрочь… Готовил я на электрической плитке в комнате, с жирными руками ходил в другой конец квартиры, чтобы сполоснуть их в ванной, при этом мыло с полотенцем таскал с собой. Вещи свои я принципиально нигде не оставлял.

Не раздеваясь, я плюхаюсь на пол, облокачиваюсь спиной о тахту. Что-то нужно срочно менять, жить в такой нищете… Да как оно все достало! Если бы не Карина… Тут я ловлю себя на мысли о том, что я ведь мог и не познакомиться с ней. Не столкнуться с незнакомкой, или попросту не заговорить. И тогда бы вместо Карины была бы другая отговорка. Дело не в том, что я познакомился с девушкой, которая проявляет ко мне любовный интерес, дело в том, что ничего не меняется, знаком ли я с ней или нет, а не меняется ничего, потому что не меняюсь я сам. Надеясь найти выход, я поднимаюсь и подхожу к окну, рассчитывая так уловить поток замыслов и идей. В сумерках двор представляется страшным пристанищем для всех маргиналов Питера. Только некоторые зажженные окна, в которых можно разглядеть горшки с цветами или какие-нибудь интересные предметы декора, оттеняют непроглядный мрак района.

В животе урчит – я вдруг чувствую жуткий голод. Если не считать завтрак и печенья с чаем в гостях, то за сегодня я ничего более и не ел. Бытовая обыденность оскверняет послевкусие вечера, но ведь от нее никуда не деться.... Преодолевая нежелание, все же приходится доставать кастрюлю и крупу. В холодильнике торчит последняя банка с килькой в томатном соусе, которую я привык растягивать на два-три дня.