Поколение «все и сразу»

Веселость и счастье бьют ключом в ее груди. Буквально пару минут спустя она резко переменяется в голосе, залепетав весенней птичкой, прилетевшей с зимовки в родные края:

– Извини, – ласковое потирание моей руки, – просто поверь на слово. Не нужны никакие цветы. И давай не будем портить сегодняшний день, хорошо? Этот чудный весенний праздник. Не будем же портить?

– Не будем, – в полном спокойствии обещаю я.

– Вот и славно. Мне так много всего хочется сказать…

– Чего же?

– Не знаю. Но чего-то хорошего, светлого… Я так рада, что наконец-то наступила весна, я так счастлива только от того, что светит солнышко, – говоря, Карина буквально подпрыгивает, и меня самого окутывает золотистое счастье, разливающееся по венам и артериями, насылая на разум эйфорию. – Ну просто счастлива, как тут объяснить? Меня радуют эти лучи! Радует, что можно теперь вот так вот беззаботно выбегать на улицу, не боясь затеряться во вьюге и замерзнуть. Меня как будто переполняет солнечная энергия, и я сама готова светиться… Ты ведь понимаешь меня?

– Конечно.

– И сейчас ты такой милый, такой… – Она сильнее, словно с намерением пройти насквозь, прижимается ко мне, трется, как кошечка, о плечи, а потом, пока никто не видит, поднявшись на поребрик, целует.

Обнимаясь, мы крепко держим друг друга. Между нашими смешными юношескими лицами какие-то миллиметры. По какой-то неведомой, мистической интуиции я чувствую, как в ее карих глазах тонет, будто в расплавленной карамели, душа. Я до безумство люблю ее глаза и, всякий раз заглядывая в них, как зачарованный, не могу оторваться, отчего пропадает действительность, отчего кажется, будто тело утаскивает необъяснимая для физиков сила в неведомые дали, какие восхваляют поэты, писатели и певцы…

– Идем, – дергает она меня за рукав.

Я поворачиваю голову направо: навстречу нам медленным шагом тащится старушка. Водящуюся за Кариной повадку я приметил еще давно: она стесняется проявлять любые, даже самые малейшие знаки внимания на людях, когда сам я не испытываю ни капли дискомфорта… Это различие в поведении частенько провоцировало мелкие ссоры.

– Вообще-то, дома еще и папа будет, я говорила?

– Нет.

– Ну, ты с ним тоже особо не разговаривай. Зададут вопрос о делах – не спрашивай в ответ, хорошо? – Наставляет она меня таким твердым тоном, будто другого выбора у меня быть не может. И, в самом деле, я могу разве что слушаться и повиноваться.

– Почему?

– Ну, потому что. Не хочу объяснять, просто… Просто сделай все, как я прошу, ладно?

Пораженный требованиями, я киваю. На асфальте, попадаются стебельки желтых мимоз, которые не постеснялись раздавить грязным каблуками или кроссовками, но которые, подобное предсмертному хрипу, испускают тонкий, едва сладковатый аромат. Такими темпами к концу дня весь асфальт усеется лепестками роз и веточками мимоз, которые до последнего будут беспощадно топтать. А уже с завтрашнего дня постепенно начнут переполняться увядшими цветами мусорки. А дальше тоска и гниение…

– Подержи пожалуйста.

Карина сует мне в руки букет, чтобы вытащить из сумочки ключи. От странной просьбы перед самой парадной сердце вдруг ускоряет биение. Я заметно поражаюсь волнению, и Карина, на мгновение застыв, пробегается по мне встревоженным взглядом:

– Все хорошо?

– Да, просто ты рассказала про родителей… Не знаю, что и думать теперь, как себя вести. Эти запреты на общения сбивают с толку. Не могу же я вот так просто зайти, будто в порядке вещей, пройти мимо твоих родителей и даже не обратить на них внимание, словно никого в комнате и нет?

– Не воспринимай все настолько прямо, – твердо выдает она, а потом, чуть улыбнувшись, стряхивает с себя напряжение, выпрямив спину. – Ты ко мне пришел? Или пришел болтать с моими родителями? Ко мне же, ну! Нет, ты, конечно, можешь заговорить с ними, но тогда у нас останется еще меньше времени…

А время мы ценим больше всего… В сладкие минуты, задумавшись о нем, мы чуть ли не бросаемся судорожно считать каждые секунды, чтобы затем оставшиеся собрать в общий дырявый мешок, дыры которого невозможно залатать…Нет, мы не ценили время, мы стонали и изнывали друг перед другом о том, как не хватает нам времени, как оно стремительно рассекает пространство, называя эти сопливые изнывания попыткой ценить…

Мы поднимаемся по темной лестнице. В грязной парадной держится устойчивый запах сгоревшего табака и канализации. В комнате, за закрытой дверью прямо напротив входной, что-то обсуждают на повышенных тонах и продолжали бы обсуждать, если бы не… Карина намеренно как можно сильнее хлопнула дверью, чтобы предупредить…

Не разбирая причину спешки, я мигом скидываю ботинки, стягиваю пальто, сую длинный шарф в рукав… В моей власти одно лишь ожидание Карины, которая теперь будто бы никуда, нахмурив брови, не торопится, и поэтому я стою на одном месте терпеливым солдатом, прижимаясь к стене лопатками и идеально выпрямляя спину.