Поколение «все и сразу»

– Но почему? – Карина возмущенно дергает меня за рукав, чтобы придать больше значимости своим словам… – Это наш единственный шанс, больше никто не сфотографирует. А ты, как и я… Нам нужны фотографии, ну, нельзя же так… Нельзя же упускать возможность! Когда нас еще пригласят фотографироваться? Ну, кто нас еще щелкнет? Тем более, на такой профессиональный фотоаппарат! Знал бы ты, какой там шикарный аппарат! Мне даже в руки страшно его брать, потому что он такой дорогой… А вдруг нечаянно уроню или кто-то вырвет из рук?

Сначала ярое отрицание, теперь колебание… Не жалостливый ли женский голосок заставляет меня наступать ногой на горло собственной гордости? А у нас ведь, правда, отсутствую общие фотографии, которые с недавних пор стало для меня нечто важным. В социальных сетях, когда попадаются фотографии влюбленных парочек, сердце заводит изнывающую песню и требует подобное, эстетичное, красивое, согревающее нутро, требует карточку с Кариной, которую можно с гордостью вложить в кошелек или обложку паспорта.

– Никуда я не пойду. Хочешь идти – иди без меня, а сам я не собираюсь участвовать в этом…

– Даже ради меня?

– Ненавижу Полину, – скрежеща зубами, выдаю я.

Мы замолкаем, и каждый из нас понимает, что из этого патологического молчания ничего хорошее не выльется. Мы сворачиваем в сторону метро – иного пути будто бы не существует. И ради чего мы идем вместе? Ради чего потом вместе сядем в один вагон, не отходя друг от друга, притворяясь чужими, но являясь при этом близко знакомыми, скрепленными любовной узой, не отраженной в документах? Почему же нельзя распрощаться прямо сейчас? Или хотя бы сойти с общего пути? Мы ступаем на Аничков мост, и я всерьез задумываюсь над тем, чтобы просто остановиться, уставиться на закат и водную темную гладь Невы…Все равно она не заметит, что я отстал, потерялся… Тихо закончить историю. Да, так проще. Но вместо задуманной остановки я продолжаю идти рука об руку с Кариной, как будто нас удерживают невидимые наручники.

На Невском проспекте мы спускаемся в метро. Перед турникетами она останавливается, раскрывает сумочку, долго копается в ней. Нас обволакивает бурный людской поток, к счастью, никто не бурчит под нос ругательства, или только мы их не слышим… Я стою рядом, хотя мог бы уже уйти. За сегодняшний день, за все время, у меня вообще имелась куча возможностей уйти, но ни одной я не воспользовался. Или я не ухожу из-за собственного слабодушия, потому как боюсь разорвать с ней связь, потому как после стольких лет одиночества боюсь вновь оказаться один…

Карина наконец-то вытаскивает карточку, проходит вперед. На меня то ли намеренно, то ли случайно, будто я уже для нее чужой человек, не обращает внимание.

Мы доезжаем до станции Автово. Вся дорога в молчании, всю дорогу не смотрим друг на друга, но при этом стоим рядом, вплотную. Руки наши могли бы запросто сцепиться, но мы прячем их по карманам…

Выйдя на знакомый проспект Стачек, я не выдерживаю. А имеет ли оно смысл? Зачем теперь ее провожать? Как оно вообще будет выглядеть? Так же молчаливо? Она достанет ключи и без прощания юркнет за железную дверь? Я останавливаюсь. Солнце печет голову. В стороне старушки призывают купить всякое барахло. В стороне, возле забегаловки, курят. Я провожаю ее хрупкую фигурку взглядом. Нет, она не оглядывается, идет вперед, ничто ее не тревожит. Идет, чуть склонив голову. Волосы ее от яркого света отливают красно-рыжим.

Я разворачиваюсь и решительно пускаюсь домой. Догонять ее, хватать за руку, вытягивать из себя слова примирения – сплошное унижение. Гордостью тоже следует дорожить, ставлю жирную точку на потоке мыслей я.

Комната теперь противный чертог, в котором сознание назойливо штурмует желание выбежать на свежий воздух… Через пару часов тоски я все же, не выдержав, хватаю телефон, набираю сообщение, лишь бы устранить возникшую ссору. Иначе неймется. Иначе дух загибается в четырех стенах, в квартире, в которой торчит еще три семьи… Разумеется, отсюда незамедлительно следует бежать без лишних поводов…

В ожидании сообщения я маюсь без дела: то падаю на диван, хватая книгу, то вскакиваю, хватая телефон, то расхаживаю от окна до двери, сунув руки в карманы… Ну, конечно же мы помиримся, утешаю самого себя я, вопрос времени, иначе и быть не может. Мы обязательно помиримся, не могут же просто так любящие похоронить заживо чувства…

Все впечатления, все самое неприятное, что только скопилось за месяцы, я надумываю вылить в преувеличенном формате Борису, которого мой лепет лишь утомляет. Я как будто стене рассказываю. Пустая и стыдливая болтовня… Чтобы резко, поджав хвост, не замолчать, я в самом вкратце излагаю суть проблемы, стараясь хоть как-нибудь выстроить логичность в изнывании, и сам при этом же ужасаюсь тому, какой мальчишеский вздор несу… Его незаинтересованные глаза направлены куда-то в пол, руки его, местами черноватые от въевшейся в кожу грязи, послушно охватывают литровую пластиковую бутылку темного пива.