Пол и характер

Но женщина и в отдельных частях своих далеко не безусловно прекрасна, даже если она представляет собою безукоризненное воплощение физического типа своего пола. В этом вопросе теоретически важны, главным образом, женские половые органы. Есть мнение, что любовь мужчины к женщине – не что иное, как ударившее в мозг влечение к детумесценции, а Шопенгауэр утверждает, что: «только отуманенный половым влечением мужской интеллект мог найти красивым низкорослый, узкоплечий, широкобедрый и коротконогий пол: в этом влечении и кроется вся его красота»; если бы это было справедливо, то именно половые части женского тела мужчина должен был бы любить больше всего и находить их наиболее красивыми. Однако, оставляя в стороне некоторых крикунов, назойливо рекламирующих красоту женских органов и доказывающих этим только необходимость агитации для того, чтобы заставить поверить в справедливость этого взгляда и в их искренность, можно утверждать, что ни одному мужчине не кажутся эти части женского тела красивыми, скорее обратно – они ему противны. В некоторых низменных натурах они наиболее сильно возбуждают половую страсть, но и те могут назвать их приятными, а не красивыми. Итак, красота женщины не есть простое действие полового влечения, скорее она ему совершенно противоположна. Мужчины, находясь под властью полового влечения, не могут понимать женской красоты; доказать это легко тем, что их возбуждает каждая женщина уже одними неопределенными формами своего тела.

Причины отвратительности женских половых органов и некрасивости живого женского тела кроются в оскорблении чувства стыдливости мужчины.

Плоскоумные каноники видят во всяком протесте против женской наготы склонность к чему-то противоестественному, к скрытому разврату и чувство стыдливости считают результатом факта появления одежды. Однако развратник не протестует против наготы, так как она не привлекает его внимания: он уже не может любить, он только желает обладать. Истинная любовь стыдлива, как и истинное сострадание. Объяснение в любви, в искренности которого человек убежден в тот момент, когда он его произносит, было бы объективным максимумом возможного бесстыдства; это все равно что сказать женщине: я вас страстно желаю; первое – идея бесстыдного поступка, второе – бесстыдной речи. Осуществиться ни то ни другое никогда не может, так как всякая истина стыдлива; всякое любовное признание лживо, и только глупостью женщин объясняется тот факт, что они так часто верят любовным клятвам.

Следовательно, всегда стыдливая любовь мужчины заключает в себе критерий того, что в женщине должно считать красивым и что безобразным. В логике истинное есть мерило мышления, а ценность истинного – его творец; в этике хорошее – критерий должного, и ценность хорошего стремится направлять волю к добру. Здесь же, в эстетике, несколько иначе: красота впервые создается любовью, здесь нет внутреннего нормативного принуждения любить все прекрасное, и наоборот, прекрасное не претендует на обязательное внушение чувства любви к себе (поэтому-то и нет сверхиндивидуального, исключительно правильного вкуса). Всякая красота сама по себе прежде всего есть проекция, эманация потребности любви; поэтому красота женщины нераздельна с любовью мужчины – и та и другая составляют один факт. Красота – это выражение любви, как безобразие – выражение ненависти. Красота и любовь одинаково чужды чувственной страсти, не имеют ничего общего с половым влечением. Красота – это что-то недосягаемое, неприкосновенное, не смешиваемое ни с чем другим; только издали ее можно видеть как бы вблизи, и при всяком приближении она от нас удаляется. Женщина, испытавшая ласки мужчины, не может ожидать, что на ее красоту будут молиться.

Это ведет к ответу и на второй вопрос: что такое невинность, нравственность женщины?

Некоторые факты, сопровождающие начало всякой любви, лучше всего могут служить исходной точкой. Признаком нравственности и правдивости мужчины служит, как уже доказано, чистота его тела; сомнительно, чтобы физически грязные люди обладали душевной чистотой. Из наблюдений видно, что в моменты нравственного подъема люди вообще нечистоплотные вдруг начинают тщательно мыться и заботиться о физической чистоте. Периоды любви для некоторых людей бывают единственными, когда тело их чисто под рубашкой. То же самое видим в области нравственных переживаний: многие люди, начинающие любить, проявляют стремление к самообвинению, самобичеванию. Наступает нравственный перелом: от любимой женщины как бы исходит внутренний свет даже в том случае, если любящий ни разу не говорил с ней, а только видел ее издали. Причина этого явления не может скрываться в существе самой возлюбленной.

Очень часто никто не находит в ней тех качеств, какими ее наделяет любящий мужчина, так как она или просто девчонка, или глупа, как корова, или похотливая кокетка. Можно ли допустить, что подобное конкретное существо является предметом любви мужчины? Не служит ли оно, вернее, исходной точкой для более значительного душевного движения?