Полет сквозь годы

Последние годы я часто беседую с нашей молодежью, заканчивающей десятилетнее образование. Когда спрашиваешь молодых людей, куда они собираются идти дальше, то ответы получаешь самые разнообразные. Одни отвечают, что специальность их никакая не интересует, но они хотят во что бы то ни стало получить высшее образование — диплом. «Куда попадем, там и учиться будем», — говорят они. На медицинский ли, на геологический, или еще куда — все равно. Надо думать, что из специалистов такого сорта толку в будущем будет не особенно много. Другие же юноши и девушки отвечают определенно: хочу быть врачом — и только; геологом — и только; конструктором — и только. Они уже заранее выбрали себе специальность, исподволь готовятся к ней. Такие обязательно добьются своей цели, осуществления своих желаний, из них получатся дельные, стоящие специалисты, которыми, возможно, в будущем будет гордиться наша страна.

Вот как раз к такой категории нашей молодежи принадлежали Флегонт Бассейн и Михаил Водопьянов. Они добились своего. Правда, Ф. Бассейну не повезло на летном поприще: ему не удалось закончить летную школу. Но он не бросил авиацию, а стал замечательным техником. А о летной жизни Михаила Васильевича Водопьянова, я думаю, говорить не стоит, так как его славные дела широко известны в народе.

В течение первого послевоенного лета несколько сослуживцев посчитали необходимым сообщить мне, как командиру, о переменах в их семейном положении. Мирные дни брали свое.

Как-то, сидя под вечер в своей комнате у окна, я увидел, что по противоположной стороне улицы легкой походкой идет к нашему дому... та строгая девушка, что отпускала спирт в парке-складе. Я обмер. В груди что-то сильно-сильно заколотилось. Ну конечно она! Что делать? Выбежать и под любым предлогом, хотя бы и глупым, подойти к ней, заговорить? О чем? О том, что скучаю о ней, думаю?.. Глупо. Отбреет меня, и тогда все кончено. Но что же делать?

Пока я думал и решал, она прошла мимо и скрылась в конце Башиловки. На следующий день в тот же час я ждал ее у окна и дождался. Мне показалось, что она заметила меня и демонстративно отвернулась.

Не зная, как поступить дальше, я обратился за советом к брату Грише. Он обещал помочь. И на следующий день действительно познакомил меня с Верочкой — так звали ее. Хорошее имя! Мне казалось, что лучшего женского имени вообще нет. Вскоре Верочка стала запросто заходить к нам после работы. Зайдет, посидит час, полтора, а потом я провожаю ее до дому в Тихвинский переулок. И повелось это у нас каждый день.

Однажды она попросила, чтобы я познакомил ее с моей матерью и сестрой, жившими в то время под Москвой, в Баковке. Я с радостью согласился. Мама увела Верочку в лес, и они пробыли там часа два — три. По правде говоря, я побаивался маминой прямоты. По лицам, с какими они обе вернулись, я понял все. В груди было и радостно, и тихо.

На следующий день я поехал на дачу уже один.

— Знаешь, Алеша, что я тебе скажу, — ответила мама на мой молчаливый вопрос. — Если будешь любить Верочку крепко, думается мне, что будете счастливы. Очень уж она понравилась. Сразу как близкая, родная стала...

2 августа у нас на Ходынском аэродроме был праздник авиации. Я выполнил показной пилотаж в одиночном полете на «ньюпоре», а потом «прокатил» Верочку на «муромце»... После такой небесной помолвки любовь наша еще более окрепла. Мы живем уже 40 лет. И может быть, только благодаря ей, ее любви, дружбе, заботам и постоянной моральной поддержке смог я, несмотря на все трудности и невзгоды, пролетать непрерывно 36 лет — пожалуй, дольше всех, по крайней мере в Советском Союзе...

В начале зимы 1922 года мы с горечью проводили в бессрочный отпуск нашего комиссара, общего любимца отряда, молодого, умного и энергичного товарища Бахтеева, всю гражданскую войну проведшего на фронтах и имевшего несколько тяжелых ранений. Он весь отдавался делу воспитания наших людей, укреплению дисциплины. Не соразмеряя своих сил, комиссар очень быстро растратил остатки здоровья и вынужден был по настоянию врачей демобилизоваться и уехать на юг, к себе в деревню. Мы провожали Бахтеева всем отрядом и сделали все, чтобы он почувствовал, насколько мы его ценили и как огорчены его уходом.