Полковник

Баба Вера много лет проработала на прядильной фабрике. Раньше, при хозяине, фабрика называлась — фабрика Франца Рабенека. С тех времен у бабы Веры сохранилось на казарме несколько подружек, и баба Вера любила с пенсии купить гостинец, повязаться новым платком и идти знакомым-перезнакомым путем на казарму. Раю она брала с собой. Во-первых, оставить не с кем. Во-вторых, ей просто нравилось внучку брать в этот день с собой. В то праздничное настроение, с которым в пенсию баба Вера шла на казарму, Рая-внучка, идущая рядом в матроске и соломенной шляпе, на которой сидел ручной грач, добавляла еще один солнечный луч. Да и подружки-старушки Рае радовались, словно второму гостинцу. А в результате Надежда Алексеевна опять и опять упрекала раздраженно бабу Веру за то, что та потащила ребенка на целый вечер куда-то на казарму. Для бабы же Веры казарма — переделанная, перекрашенная — навсегда оставалась куском ее молодости. Тем же самым была казарма и для ее подружек-вековушек, поседевших, согнувшихся, без зубов, полуглухих, полуслепых и все таких же, как баба Вера, неунывающих, стойких, верных чему-то такому, что баба Вера на словах бы и не рассказала, спроси ее напрямик. Верных, наверное, щедрости душевной, человеколюбию, оптимизму.

Была у бабы Веры очень религиозная сестра Пашенька. Когда она заболела, баба Вера забрала ее к себе. Это была суровая, высокая, вся в черном старуха. Она сидела у окна и целыми днями читала толстые книги, от которых пахло кожей, плесенью, ладаном. На Раю, когда та пыталась вступать с нею в какие-то отношения, Пашенька глядела тяжело и безмолвно. Потом она совсем слегла. У нее оказался туберкулез легких. Была зима, в маленькой комнате было так тесно, что ходили не по полу, а по койкам, раскладушкам. Хорошо хоть, подружки с казармы помогли бабе Вере — забрали Пашеньку к себе. Все ж комната у них была побольше, и в казарме было теплее, чем у них в бараке. А баба Вера каждый день навещала ее, носила и продукты, и деньги, чистила, убирала за сестрой. И Рая из школы заходила с подругами к Пашеньке. Чинно рассаживались перед кроватью на высоких стульях и что-то нужное говорили. А Пашенька лежала, укрытая одеялом, только желтые, высохшие руки наверху. Непонятно что — то ли ежедневные посещения Раи с подружками, немудреные их подарочки, слова их подходящие к моменту, то ли сам момент, так быстро приближающийся, — только перед смертью Пашенька немного отошла, смягчилась, говорила иногда что-нибудь мирское, даже на лице ее появлялось при виде входящих, притихших Раи с подружками что-то вроде улыбки, во всяком случае, что-то похожее на улыбку. А Рая с подружками, посидев какое-то время и попрощавшись, на улице давали волю своим чувствам, им было очень хорошо, так как они выполнили свой долг. То, что долг они выполняют, они не забывали, ибо, войдя в комнату, где лежала Пашенька, они сразу становились совсем другими, поумневшими, повзрослевшими как бы…

Но особенно много родных было у бабы Веры в деревне. Двоюродные, троюродные племянники и племянницы, их жены, мужья, дети, сваты. К ним наведывалась баба Вера с какой-то ей одной понятной регулярностью и Раю обязательно брала с собой.

И за это Надежда Алексеевна не переставала упрекать бабу Веру: «Ну что ребенку делать в деревне среди стариков и старух!» Ну а баба Вера, понятно, не оправдывается, чтоб не подливать масла в огонь. А перестанет ее Надежда отчитывать, забудется все понемножку, она в субботу — раз-два! — соберется, развяжет белый платочек, где у нее от пенсии рубль серебряный и два бумажных сохранились, — купит баранок, конфет подушечек и, встречая Раю из музыкальной школы, хвать ее за руку и шмыг на электричку, потом по лесу, потом под гору — а там и деревня.

Год за годом проходил, и Рае казалось, что этим старичкам-старушкам износу нет и не будет — все такие же: в крепеньких подшитых валенках, и русская печка, как всегда горячая, и кожаный диван в горнице, на котором спали они с бабой Верой, все такой же… скрип половиц, зимой меж окон на белой как снег вате все те же ярко-красные ягоды рябины, и ходики — тик-так… тик-так…

Словно крепкими стежками повсюду прошита жизнь этими бабы Вериными подружками! Рая любила ходить с бабой Верой, ведь куда бы они ни заявлялись, в казарму или в деревню, она видела, что им — и ей, и бабе Вере — повсюду рады.

Надежду же Алексеевну все вокруг раздражало. Вообще Рае очень рано стало жаль свою мать. Это баба Вера ей глаза открыла. И уверенность, что она — Рая — посильнее других, — это у нее тоже от бабы Веры. Это множество добрых, стойких, радующихся людей в Раином детстве, на которых как бы распалась собственная, родная баба Вера, или, вернее, не распалась, а множилась, увеличилась в некую солнечную, неистребимо щедрую силу… это множество тоже уже родных людей было для Раи потом на долгие годы уверенностью, что и она подобна им.