Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Древняя Греческая философія возникла также не прямо изъ Греческихъ врованій, но ихъ вліяніемъ, и подл нихъ, возникла изъ ихъ внутренняго разногласія. Внутреннее разногласіе вры принуждало къ отвлеченной разумности. Отвлеченная разумность и живая, пестрая осязательность противорчащихъ ученій вры, противополагаясь другъ другу въ сущности, могли мириться внутри сознанія Грека только въ созерцаніяхъ изящнаго и, можетъ быть, еще въ скрытомъ значеніи мистерій. Потому, Греческое изящное стоитъ между ощутительностію Греческой миологіи и отвлеченною разумностію ея философіи. Прекрасное для Грека сдлалось средоточіемъ всей умственной жизни. Развитіе смысла изящнаго составляетъ, можно сказать, всю сущность Греческой образованности, внутренней и вншней. Но въ самой натур этого изящнаго лежали предлы его процвтанія; одинъ изъ его элементовъ уничтожался возрастаніемъ другаго. По мр развитія разумности, ослаблялась вра миологическая, съ которой вмст увядала Греческая красота. Ибо прекрасное также, какъ истинное, когда не опирается на существенное, улетучивается въ отвлеченность. Возрастая на развалинахъ врованій, философія подкопала ихъ и вмст сломила живую пружину развитія Греческой образованности. Бывъ сначала ея выраженіемъ, въ конц своего возрастанія философія явилась противорчіемъ прежней Греческой образованности, и хотя носила еще наружные признаки ея миологіи, но имла отдльную отъ нея самобытность. Она зародилась и возрастала въ понятіяхъ Греческихъ; но, созрвши, сдлалась достояніемъ всего человчества, какъ отдльный плодъ разума, округлившійся и созрвшій, и оторвавшійся отъ своего естественнаго корня.

Такъ съ конечнымъ развитіемъ Греческой образованности окончилось, можно сказать, владычество языческихъ врованій надъ просвщеніемъ человчества; не потому, чтобы не оставалось еще врующихъ язычниковъ, но потому, что передовая мысль образованности была уже вн языческой вры, обращая миологію въ аллегорію. Только недоразвитая и, слдовательно, безсильная мысль могла оставаться языческою; развиваясь, она подпала власти философіи.

Съ этой отрицательной стороны, Греческая философія является въ жизни человчества, какъ полезная воспитательница ума, освободившая его отъ ложныхъ ученій язычества и своимъ разумнымъ руководствомъ приведшая его въ то безразличное состояніе, въ которомъ онъ сдлался способнымъ къ принятію высшей истины. Философія приготовила поле для Христіанскаго посва.

Но между Аристотелемъ и общимъ подчиненіемъ міроваго просвщенія ученію Христіанскому прошло много вковъ, въ продолженіе которыхъ многія различныя и противорчащія системы философіи питали, утшали и тревожили разумъ. Однакоже, крайности этихъ системъ принадлежали немногимъ: общее состояніе просвщенія подчинялось тому, что было общаго крайностямъ, составляя ихъ середину. Между добродтельною гордостію стоиковъ и чувственною философіею епикурейцевъ, между заманчивою высотою заоблачныхъ построеній ума въ ново-Платонической школ и безчувственною, неумолимою, всеискореняющею сохою скептицизма стояла философія Аристотеля, къ которой безпрестанно возращался умъ отъ крайнихъ уклоненій, и которая въ самыя односторонности уклонившагося отъ нея мышленія впускала логическія сти своей равнодушной системы. Потому можно сказать, что въ древнемъ до-Христіанскомъ мір были нкоторые философы различныхъ, противорчащихъ другъ другу сектъ; но вся масса мыслящаго человчества, вся нравственная и умственная сила просвщенія принадлежала Аристотелю. Какое же именно вліяніе имла философія Аристотеля на просвщеніе и нравственное достоинство человка? Ршеніе этого вопроса важно не для одной исторіи міра прошедшаго.

Самый ясный и самый короткій отвтъ на этотъ вопросъ могъ бы, кажется, заключаться въ нравственномъ и умственномъ настроеніи тхъ вковъ, когда эта философія господствовала. Римскій гражданинъ временъ кесаревскихъ былъ живымъ отпечаткомъ ея убжденій. Ибо не отдльныя истины, логическія или метафизическія, составляютъ конечный смыслъ всякой философіи, но то отношеніе, въ которое она поставляетъ человка къ послдней искомой истин, то внутреннее требованіе, въ которое обращается умъ, ею проникнутый. Ибо всякая философія, въ полнот своего развитія, иметъ двойной результатъ, или, правильне, дв стороны послдняго результата: одна — общій итогъ сознанія, другая — господствующее требованіе, изъ этого итога возникающее. Послдняя истина, на которую опирается умъ, указываетъ и на то сокровище, котораго человкъ пойдетъ искать въ наук и въ жизни. Въ конц философской системы, между ея исконной истиной и ея искомой цлью, лежитъ уже не мысль, имющая опредленную формулу, но одинъ, такъ сказать, духъ мысли, ея внутренняя сила, ея сокровенная музыка, которая сопровождаетъ вс движенія души убжденнаго ею человка. И этотъ внутренній духъ, эта живая сила свойственна не однимъ высшимъ философіямъ, доконченнымъ и сомкнутымъ въ своемъ развитіи. Система принадлежитъ школ; ея сила, ея конечное требованіе принадлежатъ жизни и просвщенію всего человчества.