Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Кром сихъ двухъ разрядовъ есть еще третій родъ критиковъ, которымъ самая ничтожность ихъ даетъ право на особенный классъ: это критики невжды. Равно бдные познаніями историческими и литературными, лишенные даже поверхностнаго понятія объ общихъ положеніяхъ науки, и совершенно безчувственные къ приличіямъ нравственнымъ, они слабыми руками силятся пошатнуть твореніе вковое, переворачиваютъ смыслъ въ словахъ писателя великаго, смютъ приписывать ему собственное неразуміе, и хотятъ учить дтскимъ истинамъ мужа безсмертнаго, гордость Россіи. Даже достоинство учености думаютъ они отнять у Исторіи Карамзина, и утверждаютъ, что она писана для однихъ свтскихъ невждъ, они, невжи несвтскіе! — Все безполезно, что они говорятъ; все ничтожно, все ложь, — даже самая истина; и если случайно она вырвется изъ устъ ихъ, то, красня, спшитъ снова спрятаться въ свой колодезь, чтобы омыться отъ ихъ осквернительнаго прикосновенія. — Я не называю никого: читатель самъ легко отличитъ этотъ разрядъ судей непризванныхъ по той печати отверженія, которою украсило ихъ литературное и нравственное невжество, положивъ клеймо своей таможни на ихъ контрабандное лицо.

Оставимъ ихъ.

Но съ удовольствіемъ укажемъ на критику, въ которой дльность и безпристрастіе розысканій соединяются съ приличностью тона: это статья, напечатанная въ 3 № Моск. Встн. О участіи Годунова въ убіеніи Димитрія

.

Кром XII тома Россійской Исторіи, въ прошедшемъ году вышло у насъ, если врить журналамъ, еще одно сочиненіе историческое, замчательное по достоинству литературному: это Полтава Пушкина. Въ самомъ дл, изъ двадцати критикъ, вышедшихъ на эту поэму, боле половины разсуждало о томъ, дйствительно ли согласны съ исторіей описанныя въ ней лица и происшествія. Критики не могли сдлать большей похвалы Пушкину.

Мы видли, что одно стремленіе воплотить поэзію въ дйствительность уже доказываетъ и б`oльшую зрлость мечты поэта, и его сближеніе съ господствующимъ характеромъ вка. Но всегда ли поэтъ былъ вренъ своему направленію? и, переселивъ воображеніе въ область существенности, нашелъ ли онъ въ ней полный отвтъ на вс требованія поэзіи? или выступалъ иногда изъ круга дйствительности, какъ бы видя въ немъ арфу, у которой недостаетъ еще нсколькихъ струнъ, чтобы выразить вс движенія души?

Кром голой существенности и дополнительной

думы поэта (которая также существенность), мы еще находимъ въ Полтав иногда думу, противорчащую дйствительности, иногда порывъ чувства, несогласный съ тмъ Шекспировскимъ состояніемъ духа, въ которомъ долженъ находиться творецъ, чтобы смотрть на вншній міръ, какъ на полное отраженіе внутренняго. Въ доказательство укажемъ на два мста Полтавы: на софизмъ о любви стариковъ и на романическую чувствительность Мазепы, когда онъ узнаетъ хуторъ Кочубея. И то, и другое противорчитъ истин; но и то, и другое длаетъ минутный эффектъ. Это сцена изъ Корнеля, вплетенная въ трагедію Шекспира.

Такое бореніе двухъ началъ: мечтательности и существенности, должно необходимо предшествовать ихъ примиренію. Это переходъ съ одной степени на другую; и въ наше время не одинъ Пушкинъ можетъ служить примромъ такого разногласія. Имъ дышетъ большая часть трагедій Шиллера, вс трагедіи Раупаха, Фр. Шлегеля[8], Грильпарцера и почти вс произведенія новйшихъ Нмецкихъ писателей; Французская мелодрама обязана ему своимъ происхожденіемъ; иногда мы находимъ его даже у Вальтера Скотта, когда для возбужденія б`oльшаго любопытства онъ вводитъ своихъ героевъ въ положенія неестественныя; самъ Гете, великій Гете, даже въ Эгмонт наклонился одинъ разъ передъ своимъ вкомъ, олицетворивъ свободу Фландріи.