Полное собрание творений. Том I. Трактаты и гимны

Сколько же во всем этом несообразностей! Он клевещет на Алкмеонидов и подозревает их, затем воздает хвалу Калию сыну Фениппа; касается и его сына Гиппоника, который, по Геродоту, в его время был одним из богатейших людей Афин – понятно, что он вводит Калия не потому, что без него в этом деле не обойдешься, но чтобы отблагодарить Гиппоника и выслужиться перед ним.

28. Опять же, все знают, что аргосцы не отказывались биться вместе с эллинами, что они были готовы к этому, если спартанцы уступят им половину в командовании; они не желали повиноваться лакедемонянам, самым заклятым своим врагам, постоянно подчиняться их порядкам; ничего иного там не было, он же подводит под действия аргосцев совершенно злонравный мотив: «После того как эллины стали приглашать их вступить в союз, тогда-то аргосцы и потребовали участия в руководстве союзом, зная, что лакедемоняне не уступят. Это требование было простым предлогом, чтобы не воевать»

[1029]. Он пишет, что позднее аргивяне посылали своих людей в Сусы напомнить Артоксерксу об этом [т.е. о дружбе и союзе, заключенном с Ксерксом], и тот якобы сказал им, что «нет для него города любезнее Аргоса»[1030]. Затем он добавляет, по своему обыкновению, что не может достоверно утверждать этого, знает же то, что всех людей можно в чем-нибудь обвинить и «поэтому-то и поступок аргосцев еще не самый постыдный. Что до меня, то мой долг передавать всё, что рассказывают, но, конечно, верить всему я не обязан. И этому правилу я буду следовать во всем моем историческом труде. Так, утверждают даже, что аргосцы просто призвали персов в Элладу, так как они терпели поражения в войне с лакедемонянами и поэтому они предпочли любой ценой избавиться от своей настоящей беды»[1031]

.

Разве к самому Геродоту не подойдут слова, которые он вложил в уста эфиопа? В ответ на подношение ароматов и пурпурных одежд он сказал: «Коварны притирания, коварны персидские платья»[1032]. И нашему историку можно сказать: «Коварны речи, коварен и облик (σχήματα) истории в твоем изложении».

...Нездоровый, увертливый, змееподобный ум![1033]

Так же как живописцы делают светлое еще более ясным посредством тени, так он усиливает свои клеветы отрицаниями и сомнениями, так углубляет он созданные им подозрения. Невозможно отрицать, что аргивяне опозорили Геракла и своих добрых предков, когда отказались соратничать с эллинами; в самом деле получилось так, что не добившись от спартанцев командования, они лишились и своей доблести, перешедшей к тем же спартанцам. Да, эллинам было лучше сохранить свободу под предводительством сифниотов или кифнийцев[1034], нежели упустить победу в стольких и таковых сражениях из-за любопрения со спартанцами о главенстве. Но если они сами[1035] призвали персов в Элладу, поскольку их дела в войне с лакедемонянами были плохи, то почему же они открыто не стали на их сторону, когда те пришли? Если же они не хотели воевать вместе с царем, почему они не причинили Лаконии зла, когда спартанцы ее оставили, почему они не захватили Тирею[1036]

или еще как-нибудь не досадили спартанцам, почему не стали чинить никаких препятствий? А ведь они могли бы нанести сокрушительный удар эллинам, если бы воспрепятствовали спартанцам на марше и не дали прийти к Платеям стольким спартанским гоплитам.

29. Здесь он, однако, прославляет афинян, называя их спасителями Эллады; это было бы сделано им правильно и справедливо, если бы не сопряг он со своей хвалой столь многие хулы и клеветы. Он говорит, что «дела сложились бы вот как: лакедемоняне, покинутые на произвол судьбы союзниками (правда, не по доброй воле, но в силу необходимости), остались бы одни. И вот покинутые всеми, лакедемоняне после героического сопротивления все-таки пали бы доблестной смертью. Следовательно, их ожидала бы такая участь или, быть может, видя переход всех прочих эллинов на сторону персов, им пришлось бы еще раньше сдаться на милость Ксеркса»[1037]. Очевидно, что говорит он это отнюдь не затем, чтобы похвалить афинян; нет, лучше будет сказать, что он хвалит афинян, дабы дурно говорить обо всех остальных. Кто-нибудь может раздосадоваться[1038] на него за то, как он чрезмерно и зло порицает фиванцев и фокийцев, даже тех, кто сражался за Элладу впереди других, осуждая их как предателей за то, что они не совершили, но, как он предполагает, могли совершить. Он оставляет непроясненным, что было бы предпринято [в этом случае] самими спартанцами, затрудняясь сказать, полегли бы они, будучи побеждены врагами, или же сдались бы сами. Клянусь Дием, он не доверяет свойствам их натуры, проявленным при Фермопилах (неужели же они столь незначительны!).