Польский театр Катастрофы

У фельетониста опольской газеты был, что ни говори, меткий глаз. Он заметил комедийный аспект спектакля, хотя приписал его исключительно своим собственным саркастическим намерениям. Сегодня, однако, мы знаем, что Гротовский, работая над «Акрополем», вполне открыто прибегал к комедийным образам. Он мотивировал актеров приглядеться к стилю игры Чарли Чаплина. Ришард Чесляк, играющий в этом спектакле, рассказал об этом Збигневу Осинскому несколько месяцев спустя после премьеры: «Во время репетиций был принцип — найти „жалкий гротеск в лагере“, мы работали над тем, чтобы подчеркнуть „жалкие элементы“. Важным источником вдохновения была для нас актерская игра Чаплина»[501]

.

Можно тут вспомнить такие комедии Чаплина, как «Пилигрим» или «Бродяга», в которых появляется мотив голода, физической изможденности, крайней опасности для жизни. Чаплин не избегал и образов унижения и стыда, связанного также с другими физиологическими функциями (например, испражнения), как в фильме «Новые времена». Ассоциация лагерной реальности с фильмами Чаплина, попытка вызвать ее через комедийные образы человеческого унижения была в то время, без сомнения, актом смелости — моральной, эмоциональной и интеллектуальной.

Когда речь идет о комедийных стратегиях в «Акрополе», несколько вопросов сразу же бросаются в глаза. Прежде всего механизм, при помощи которого человек становится вещью, действует автоматически; подчеркиваются элементы, когда ему физически что-то не удается, моменты телесной деформации, неправильно направляемой энергии действия. Такого рода наблюдения касаются почти всего спектакля. Комедийные параллели, однако, можно развить еще в одном направлении.

В центр группы Гротовский поместил библейского Иакова, которого играл Зигмунт Молик, и в связи с этим изменил последовательность актов драмы: библейская часть в его спектакле предваряет гомеровскую[502]

. Это Молик — Иаков начинает спектакль, навязывает ритмы своей игрой на скрипке; в акте, касающемся троянской войны, он становится Приамом, а в финале возглавляет шествие актеров. Во всех фрагментах спектакля он выступает как «вождь гибнущего племени». Библейский Иаков в спектакле Гротовского отождествляется с архетипом ловкого раба, вокруг фигуры которого крутилась интрига не одной античной комедии. Комедийная деградация персонажа позволяла выдвинуть на первый план одну из черт библейского героя: его непобедимую живучесть, преодолевающую любые враждебные обстоятельства. В контексте лагерной действительности Иаков (невольник, наделенный исключительной ловкостью и витальностью) мог ассоциироваться с так называемыми узниками-функционариями, лагерным скрипачом, который возможностью выжить обязан своему музыкальному таланту, или же, наконец, с членами зондеркоманды, находящимися в самом центре уничтожения.

Можно, наконец, заметить — тем более что это сильно проявлено — ряд сцен, относящихся к архетипической комедийной структуре, связанной с традицией древнеаттической комедии: пробуждение желания, соблазнение, сватовство, женитьба, подготовка к брачной ночи, комедийное шествие гуляк в финале комедии. Гротовский прибег в «Акрополе» к самым вытесняемым высокой культурой образам аристофановской комедии: низким, вульгарным, фарсовым, субверсивным. Именно на этом уровне (гораздо более отчетливо, чем в литературных ассоциациях со знаменитыми мифами европейской культуры, которые присутствуют в тексте драмы Выспянского) проявлялось мифическое измерение спектакля. Стоит при случае вспомнить, что комедийная стихия ярко присутствовала в театре Гротовского с самого начала, проявлялась в гротескных, фарсовых, кабареточных формах. На нее опирались хотя бы такие спектакли, как «Мистерия-буфф» по Маяковскому.