Полынья

Они шли вдвоем домой, старший и младший Канунниковы. Славка бежал впереди, неся в соломенной кепке ежонка, черный колючий комочек, недоверчивый ко всему миру. Егор крупно шагал за сыном, сложив руки за спину и чуть откинув голову назад и направо. Он так ходил, когда оставался самим собой, когда не требовалось чувствовать себя взведенным курком или нацеленной оптикой винтовки или вот этим ежонком, каждая иголка которого, как натянутый нерв разведчика, лишенного права оказаться застигнутым врасплох. Наедине со Славкой и с вечерним городом Егор мог себе позволить это. Непривычное состояние расслабленности поначалу настораживало, пугало. Так случалась с ним, когда его, армейского разведчика, только что вернувшегося из трудного поиска в тылу врага, отсылали с ребятами на отдых в тихую тыловую деревушку. Не находили себе покоя, по ночам вскакивали, судорожно хватаясь за оружие. И только привыкали и к тишине, и к деревушке, и к самим себе в новых условиях, приходил приказ вернуться на передовую.

Новое свое состояние Егор находил вполне естественным. Он уже привык к этому новому своему состоянию и не пугался ни странной расслабленности после трудового дня, когда что-то уже сделано, ни того, что его мучают вовсе не заводские заботы, а что-то такое, что и не назовешь. А может быть, он и не думал ни о чем, это было просто такое состояние, когда человек связан с миром, сразу весь, а не отдельными рецепторными связями. Так бывает, когда человек полон чем-то новым, может быть, еще и непонятым им самим.

Чем же был полон Егор? Об этом он и сам пока что не знал и не мог ответить на вопрос.

— Давай посидим, сын…

— Что, бок болит? — Славка оглянулся на отца с таким выражением в глазах, какое бывает у людей, связанных общей тайной.

— Нет, — Егор рассмеялся тронувшей его заботливости сына, сказал, присаживаясь на деревянный решетчатый диван на сквере: — Вот у тебя руки устали, это верно.

— Он легкий. Вот подержи.

— Да, он и впрямь легче легкого, — сказал отец, беря соломенную кепку с ежонком. — Ты прав. Но все равно руки устают, когда ты их долго держишь перед собой. Кто бывал на парадах с винтовкой наперевес, тот это отлично знает.

— А ты, пап, бывал? В Москве? Почему ты не рассказывал?

— Да как-то все не приходилось… Да и не в Москве, а в Петрозаводске. Парады там были маленькие. Но все равно руки немели от усталости, когда проходил перед трибуной. Наверно, руки немели оттого, что я слишком крепко сжимал винтовку. Боялся выронить.

— А я бы никогда не боялся. Я бы ее во как держал!

Егор усмехнулся:

— Во, во! Я так же думал: держать… А ее всего-навсего надо свободно придерживать да упирать в бедро. Ты попробуй нести кепку не на вытянутых, а на полусогнутых руках. Да чуть прижимай к груди. И мы сделаем марш-бросок до самого дома.

— Прижимай! Он же колется.

— Сквозь кепку?

— А ты думал!

Они встали и пошли. Славка, хотя и не соглашался с отцом, нес кепку на полусогнутых руках, не замечая этого, но чувствуя явное облегчение. Отец тоже шел легко.

Дома, разогрев котлеты из холодильника и гречневую кашу, они сели ужинать. Ели, поглядывая на ежика. Славка спросил:

— Пап, ежику больно или нет, ведь иголки колют его другим концом…

Егор засмеялся:

— Ах, Славка, Славка, да у него каждая, иголка, как нож с рукояткой: колет одним концам, а рукояткой обращен к телу.

Тут раздался телефонный звонок, Славка схватил трубку:

— Это мама! — высказал он догадку. Но оказалось, звонил Роман и просил Егора Ивановича. Канунников взял трубку.

Директор сказал:

— Слушай, Егор, я звоню тебе из ОТК, от Вари.

— Что случилось? — затревожился Егор, вспомнив, как жена жаловалась на усталость. — Что с Варей?

— С Варей — ничего. Жалуется на Ивана. Она просила меня на эти дни приписать Ивана к ОТК, а он, оказывается, закусил удила, не хочет. Может, ты наведешь у себя порядок? Или тебе помочь?

— Я разберусь сам, — замкнувшись, бросил Егор. Роман уловил, как изменился его голос.

— Ты что там злишься?

— А что мне делать, если ты поступаешь с нами самым постыдным образом.

— Ты бы выбирал выражения…

— Я как раз выбираю то, что надо.

— А не переигрываешь?

— Не переигрываю, — Егор уже не мог, не хотел уступать. И то, что Варя до сих пор на заводе и Роман у нее рассиживает, вызывало чувство обиды и нехорошо бередило душу. — Мы только что нашли решение ПАКИ, недели через две могли бы сделать опытный экземпляр, а теперь все летит к чертям.

— Ну, сделаешь двумя неделями позже… — В голосе Романа слышалась неуверенность. Он ведь сам настаивал, чтобы побыстрее сделать автомат.

— А мы в третьем квартале наметили закончить наш «алмазный вариант»…

— «Алмазный вариант»? — переспросил Роман. Трубка замолчала. Егор ждал, предчувствие чего-то неладного заставило его насторожиться.

— Еще в прошлом году наша лаборатория разработала новую технологию. Ты же знаешь, Роман.

— Так ведь совнархоз нам не утвердил «алмазный вариант», — нехотя сказал директор. — Ты разве не знаешь? Неустроев должен был все это обговорить с тобой…