Полынья

— Совнархоз тут не при чем, не спорь, я знаю. Неустроев был противником с самого начала, а теперь получил власть и запорол все. А ты послушался.

— Слушай, Егор, я еще раз тебя прошу: выбирай выражения. Что значит запорол? Просто нам не достать алмазных инструментов… Лучше синица в руках, чем журавль в небе…

— Ты не слыхал мудрость? Послушай!

— У меня голова колется на мелкие кусочки, — прервал его Роман. — Иди ты со своей мудростью.

— Это не моя мудрость. Может слыхал: коровы бойся спереди, лошади — сзади, а дурака со всех сторон…

— Нет, этого я не слыхал. — Директор помолчал. — Может, ты возьмешь свои слова обратно?

— Не возьму. Таким дуракам, как Неустроев, я не прощаю.

Директор на другом конце провода засмеялся:

— А я-то думал, ты обо мне.

— Считай как хочешь.

Егор положил трубку.

— Пап, — позвал Славка, — а почему коровы надо бояться спереди, а лошади — сзади?

— Корова бодается рогами, а лошадь лягается.

— А почему дурака со всех сторон?

— Эх, сын, мужчина ты эдакий, да никогда не знаешь, что выкинет дурак: то ли боднет, то ли лягнет, то ли в рожу плюнет.

— Тебя кто-то обидел? Дядя Роман?

— Да, немного обидел, сын…

Егор задумался, отошел к окну. Славка переживал его обиду болезненно, как свою, хотел отвлечь отца от его мыслей. Спросил, прикасаясь к его руке:

— Не думай, пап… не думай!

— Ну, как же не думать, сын? Голова нам дана для этого.

— О чем ты думаешь?

— Да вот о твоем ежонке. Как у него все здорово устроено: иголки не колют его тело, а защищают. Как рукоятка у ножа или ум у директора, чтобы самому не обрезаться.

— Понятно, — протянул Славка, хотя насчет директора он мог бы прямо признаться, что ничего не понял.

— А раз понятно, то спать. Давай, давай, а то вот мать придет и попадет нам обоим.

И подумал: «Нет ли тут чего-то такого, что они скрывают от меня, Роман и Варя? Да нет, что тут может быть… До чего дожил? Тьфу!»

Уснуть он долго не мог, думы, думы… Да еще проклятое ожидание стука жениных каблучков о деревянный тротуар во дворе.

Он все-таки дождался, когда пришла жена, возилась в прихожей, должно быть, выпроваживала ежонка, но Егор не встал: не хотел скандала в поздний ночной час.

Ночью Егора разбудил шум в прихожей, он поднялся и застал Варю с половой щеткой в руках.

— Об эту дрянь я исколола все руки. Как я буду завтра работать?

— Оставь его, — посоветовал Егор, — и чего ты к нему пристала? Мешает?

— Мешает. Из-за него расстроилась, всю ночь не усну.

— Проснется Славка…

— Выбрось, пока не проснулся.

— Оставь, говорю. Это же подарок. Если он тебе мешает, упроси Славку отнести в садик.

Варя опустила щетку.

— Ты всегда потакаешь ему…

Глаза Славки открылись и незряче уставились в потолок. В другое время они преспокойно закрылись бы и отцу пришлось бы его будить, легонько ворочая с боку на бок за плечи. Но сейчас глаза Славки не закрылись, отец видел, как они яснели, оживали, делались осмысленными. И вот они уже озабоченные. Славка вроде что-то вспоминал или разглядывал на потолке радужного зайчика и соображал, откуда он появился?.. Но вдруг приподнялся на локоть, сел.

— Пап, а где ежонок?

Егор — он уже давно не спал — повел ладонью по голой и теплой Славкиной спине, сказал успокаивающе:

— Спит где-нибудь в углу, упрятался от света. Они боятся спать, если не прикрыты.

— Почему?

— Ну, не хотят, чтобы застигли врасплох.

— У него же иголки, чего ему бояться. Вот если бы у меня выросли такие…

— Тогда я бы с тобой не спал. Очень мне интересно водиться с колючкой.

Егор снова провел по спине Славки ладонью, нечаянно радуясь тому, что она такая гладкая, теплая и на ней нет колючек. Странное это чувство радоваться тому, что у сына гладкая и теплая спина и что нет, пожалуй, на свете другого человека, такого близкого и нужного, как он. Егор только что тяжело думал о дне, начавшемся с рассветом, и день этот не обещал быть ни легким своей определенностью, ни трудным своим упорным движением к цели, ни радостным своим победным завершением его. Егор как бы уже спрограммировал время. И он вовсе не подумал о том, что день этот может начаться с ежика, с теплой и гладкой спины сына.

— Ладно, — пообещал Славка, — я скажу, чтобы у меня колючки не росли… — И он стал переползать через отца, чтобы спрыгнуть на пол.

— Только ты тише, — зашептал отец, — мать разбудишь. Она пришла поздно и здорово вчера устала.

Но сын уже шлепал по полу босыми ногами, поддерживая сползающие трусы. Егор улыбнулся и спрыгнул с дивана.

— Ну, где ты, малышок? — Егор вместе с сыном стал ползать на коленках, заглядывая во все углы, но ежонок как в воду канул. Неужто Варя ночью все-таки выкинула его? За что отомстила? За то, что он защищался своими иголками? Мстительны мелкие люди. Никогда бы не подумал, что Варя — человек мелкий.

— Пап, а может он убежал к маме? — Егор и Славка стояли друг перед другом на коленях у большого сундука, за которым по всем данным мог бы скрываться ежонок, но его там не оказалось.

— Что ты, ежи по ночам крепко топают, мама могла проснуться и выставить его. Этого я больше всего и боюсь.