Полынья

Егор не знал, что как только он ушел с завалочной площадки, спустился вниз по шихтовой эстакаде, заспешил к выходу, перепрыгивая через рельсы, старый сталевар Филипп Прокопович снял шляпу, вытер ею лоб, и безбровое и безбородое, безобразное в своей старческой нелепости лицо его озарилось чем-то похожим на улыбку: с первых до последних дней его жизни у мартена он не любил и никогда не полюбит соглядатаев. Он считал и будет считать, что не работающий и думающий, что он работает, не менее жалок, чем нищий, и не менее вреден, чем тот, кто берет чужое. И хотя у старика ничего не изменилось в отношении с молодыми сталеварами — он работал на глазок, «на опыт», они все время сверяли плавку с приборами, но в странную эту бригаду пришло молчаливое согласие, когда никто друг другу не мешает, но каждый делает по-своему. Иной раз это тоже приносит успех…

Егор спешил к проходной, и никакое другое чувство, кроме досады, не владело им. Досада, что он ошибся, и теперь столь громкая его поездка окажется просто-напросто пшиком, и Роман посмеется над ним. И если он хотел раз и навсегда покончить со всем этим, то под занавес должен был бы сделать что-то из ряда вон выходящее. Этим могла быть сталь, которую здесь не плавили бы, если бы он не вмешался, сталь, без которой он не мог вернуться в Новоград.

Он вышел из проходной, но забыл оглянуться на завод, как делал это всегда по привычке разведчика, и направился через площадь, белую от солнца, пыли и выгоревшего асфальта.

Пензяк уехал, в доме приезжих маялся бездельем чернявый Чистополец. Он обрадовался Егору, полез в карман за картами.

Егор отмахнулся, достал из чемодана бутылку спирта. Он берег ее, чтобы отпраздновать со сталеварами рождение новой стали, но было видно, что обмывка не потребуется. Неприятно лишь то, что приходилось пить со случайным собутыльником, а Егор никогда не опускался до этого. Он легче отдавал свою поллитру, чем делил ее с тем, с кем не хотел. А тут никуда не денешься. Неприятен был и сам Чистополец своей безликостью, и тем, как притих, приняв приглашение, и как глядел на спирт, будто на седьмое чудо света.

— Давай, — махнул Егор рукой, — что есть закусить. Сохранил, чтобы выпить за здравие, а пришлось пить за упокой.

Чистополец проворно достал консервы, одним ловким движением вырезал донышко — резко запахло одесскими бычками в томате. Этот запах всегда вызывал у Егора спазмы в желудке, как перед рвотой. И чтобы заглушить неприятное ощущение, он налил спирт в стакан и, не разведя и не чокнувшись — за упокой не чокаются, — вылил. Раза два громко и глубоко вздохнул и почувствовал необыкновенно приятную теплоту, охватившую его всего с ног до головы.

Через полчаса он уже сидел в обнимку с Чистопольцем и неверным и все же приятным тенорком пел грустно:

Потеряла я колечко,Потеряла я любовь,Ой да любовь…

Чистополец не знал песни и лишь раскрывал беззвучно рот, пока не улавливал слово, а, уловив, успевал лишь подхватить хрипловатым басом его окончание.

За окном темнел пруд, не отражая ни неба, ни берегов, ни города. И он уже не вызывал у Егора никаких воспоминаний. Жаль, что проворонил единственный до Новограда поезд, укатил бы сегодня же ко всем чертям собачьим.

Мрачные раздумья одолевали его, хотя он старался и не поддаваться им. Что он приобрел и что потерял в этих поездках? Всегда привозил сталь, и это было приятно ему самому, не говоря уже о том, что завод обеспечивался работой. Но он «проездил» должность главного технолога… Проездил «алмазный вариант»… И с семьей что-то не то. Не оглох же он душой, чтобы не чувствовать этого! И тут еще этот Чистополец с одесскими бычками, от которых Егора всегда поташнивало.

И только свое, родное не изменило ему: автоматический прибор. Хоть и без него, но он родится, родится! А если бы его не было, что бы еще оставалось у Егора?

33

Егор проснулся: дежурная стояла над ним и трясла за плечо. Чистопольца уже не было в комнате.

— Главный инженер просил вас позвонить, — сказала она и вышла.

Вспомнил вчерашнее, поморщился, как от зубной боли: дошел, достукался… Бежал, что называется, с поля боя, собутыльничал с пошлым человеком… Докатился!

Егор умылся, надел свой неизменный в командировках костюм стального цвета, скроенный из ткани, которая не мялась, вышел в прихожую, чтобы позвонить. Дежурная смотрела на него во все глаза: только что видела заспанным, с опухшими после веселья веками, и вот уже стоял перед ней подтянутый, аккуратный мужчина, приятный своей обходительностью.

Рубанов, спросил лишь об одном: будет ли он ждать, когда прокатают сталь?

«Сталь? Катать? Что он издевается надо мной!» — Первое о чем подумал Егор, услышав вопрос главного инженера. Он не мог поверить, что плавка удалась.

— Какая калибровка? — не отвечая, спросил Егор, зная, что ответ главного инженера положит конец всем его сомнениям — или пан или пропал.