Полынья

На Егоре был все тот же костюм стального цвета, только сегодня он отливал голубизной, и Егор выглядел в нем неожиданно элегантно и чуть-чуть торжественно, и Нина то и дело любовалась им и удивлялась его непонятной простоте и открытости, его характеру. Он ничем не связывал ее, ничем не сдерживал. И то, чего ему хотелось, хотелось и ей, и то, чего хотела она, того хотел и он. Ей надо было пойти в ювелирный магазин на улице Горького, и ему было интересно сходить с ней. И хотя они ничего не, купили, все равно было приятно — оба вспоминали таллинский магазин сувениров и таллинские флюгера. Он сказал, что ему надо на свою явочную квартиру, на почтамт. Там он получит все, чем должен жить в последующие дни, что делать. А после они поедут на Выставку достижений народного хозяйства, сегодня как раз им повезло — день инструментальщика. А потом он проводит ее в Таллин, а сам вызовет Романа и доложит ему о невыполненном задании. Егор позвонит ему вечером домой. Должно быть, он уже переехал из своего Заболотья. Пусть день поработает спокойно и не портит людям нервы. За ночь переболеет Егоровой неудачей, утром что-нибудь придумает. Роман мастак придумывать.

Так, как всегда точно и строго, был расписан день у Егора, и он рассказывал сейчас Нине об этом, когда они по Пушечной поднимались к Дзержинке.

— Не любите вы Романа, Егор Иванович…

— Почему же не люблю? — Егор и об этом никогда не говорил ей, да и про себя не думал, пожалуй.

— Лишаете человека спокойной ночи.

— Ну, беспокойная ночь будет у одного. А то десяток людей были бы без сна, если бы я позвонил днем, — сказал он и, вспоминая что-то, добавил: — Да, я его не то чтобы не люблю. Просто, как вспомню сейчас о нем, все во мне настораживается, и как только увижу его, насторожусь тоже. Сам не знаю, почему.

— Значит, он неискренен с вами. Сподличал где-то. Это вы чувствуете.

— Не думаю… А что он мог мне сделать? По службе? Да, он не сдержал однажды слово, не назначил меня главным технологом, я не обижаюсь. Не нужна мне эта должность.

— Нет, нет… Еще не прошла у вас обида.

Они вышли на улицу Кирова.

— Чем она вам нравится? — спросила Нина, когда они вошли в узкую и тесную горловину улицы.

— Всем. Каждым домом. Как Таллинский Вышгород. Это чувство еще осталось и у нас, русских, хотя нас порядочно отучили от него. Эта улица — русская.

— Тесная. Дом к дому.

— Здесь была самая дорогая земля, — пояснил Егор. — По этой улице Петр Первый ездил в Измайлово. Вот и строились тут, кто побогаче. И земля, понятно, стоила копеечку. Смотрите, даже для деревьев, хотя бы одного, места не оставили.

— Это точно, что Петр здесь ездил?

— Ну конечно, Нина Сергеевна.

Нина взглянула на улицу, и улица показалась ей совсем иной. Мчится по ней императорская карета. Впереди и позади конники. Цокают копыта по каменной мостовой.

А Егор говорит:

— Вот то место называлось Подбором. После тут построили Рязанское посольство. А там была Тайная канцелярия, где пытали, допрашивали. Самого Пугачева даже. Радищева. Декабристов. Тут орудовал один мастер своего страшного дела…

— Этим мне вовсе немила улица, — сказала Нина. Ей вдруг показалось, что Егор пытается навязать что-то свое, чего она не хочет.

— Нет, не этим… — Егор вдруг засмеялся. — Говорят, с тем «мастером» случилась смешная история. Обычно он сажал жертву в кресло, допрашивал, а когда не получал того, что требовал, нажимал педаль, и кресло опускалось в подвал, где человек попадал в руки палачей. Однажды молодые «следователи» проходили у него что-то вроде обучения. Он немало хвастался перед ними своим изобретением, даже сам сел и попросил нажать. Ну и попал в руки палачей. Пока разобрались — кто, на нем уже живого места не было.

Нина засмеялась:

— Ну, хоть чем-то отомстили гаду…

— На этой улице есть дом, в котором Верстовский написал «Аскольдову могилу», и дом, где Грибоедов создал «Горе от ума»…

— Вот как… — Нина вдруг вспомнила сына. Аскольд. Может, не в Таллин ехать ей, а в Таганрог? Как соскучилась по сыну. — «А у мамы характер — весь мой, — подумала она. — Собралась, махнула рукой — все тут. И что все-таки произошло между ней и Гуртовым?»

А Егор говорил:

— По этой улице пошла первая конка. Улица первой в Москве увидела электрические фонари. А рядом есть Бобров переулок. Мы туда заглянем, если не возражаете… Там есть такие дома, что хочется перед ними стать на колени.

Егор замолчал, и вдруг:

— Вон, в переулке дом… В нем жил поэт Веневитинов, и там Пушкин читал «Бориса Годунова».

— Да, для одной улицы — немало, — сказала Нина. — И вы ее не зря любите. — И у нее уже не было чувства, что он навязывает ей что-то свое. Ей уже приятно было идти по этой улице, камни которой видели так много. И то, что привлекало в ней Егора, привлекало и ее.

Но все еще упрямясь, не желая сдаваться, она проговорила:

— А мы что оставим после себя?