Полынья

Егор взглянул на нее сбоку: да, не подумаешь, если увидишь ее в первый раз, что ее могут занимать такие мысли. Но он-то знал ее постоянное беспокойство, неженскую неудовлетворенность собой. Он считал, что женщины куда лучше мужчин умеют приспосабливаться к условиям жизни, им почти недоступно углубление в самих себя, самоанализ, и, уж, конечно, они равнодушны к далекому будущему. Если женщина выходила из этого его правила, Егор считал, что она мыслит по-мужски, и отказывал ей в женственности. В Нине мужской способ мышления уживался с ее чисто женской натурой и девической чистотой и открытостью. И это волновало его, вызывало к ней любопытство, влекло. Он шел к ней не от моментально возникшего чувства, хотя оно, наверное, и осталось в нем с того самого мига, когда он увидел ее выходящей из воды. Он шел к ней от ума, от трезвой оценки ее, И приходил все ближе и ближе. Он скрывал это не только от нее, но и от самого себя. А может, и не скрывал, потому что скрывать было нечего. Но сейчас, когда он взглянул на нее сбоку, сердце его странным образом ворохнулось, будто изменило свое обычное положение, в котором оно пребывало многие годы, и необъяснимая тоска сжала его. И пока они шли до почтамта, пока он стоял и ждал очереди на право остаться один на один с окошечком почты до востребования, это состояние не покидало его. Он смотрел на Нину, и ему казалось, что она понимает его, и ей от этого страшно, и она непривычно молчит.

Ему подали одно письмо, никакой другой почты не было. Значит, его ждали домой, уверенные в том, что он все сделал как надо и ему остается только одно — вернуться.

Письмо было от Ивана. Егор разорвал конверт, прочитал:

«Спешная к тебе просьба: выкрой время и сбегай в патентную библиотеку и составь техническую карту для начала на угломеры шведские, швейцарские, немецкие (ГДР) и японские. Требуется это позарез. Роман дал задание «отрегулировать» себестоимость на новый год, а ты знаешь, есть ли что «регулировать». Мы с Эдгаром, как ты когда-то, ставим вопрос о выходе на мировые стандарты, а информации у нас, сам знаешь, маловато».

Он хотел выбросить письмо — до чего легковесным показалось ему то, о чем писал Иван. Но, подумав, сунул письмо в карман. Нина увидела, каким расстроенным стало лицо Егора. Странно, что это задевало ее, огорчало. Ей не хотелось, чтобы он чем-то расстраивался. И что могло его расстроить. Письмо от начальства? Егор не такой, чтобы из-за них расстраиваться. Письмо от жены? И тут она подумала, что он женат, что принадлежит другой. Чепуха, кому человек может принадлежать? Он принадлежит самому себе, если он сильный, своему делу и Родине. И никому больше. Глупо, чтобы человек принадлежал другому. Рабов нет. А если есть рабские души, то это совсем другое. Это уже не от человека. Слабый человек одинаково рабски поклоняется богу и сильному человеку. Но Егор не слабый. И она тоже. И постыдно было бы им принадлежать кому-то.

— Ну, что вы так загрустили? — спросил он, заметив, как изменилось ее лицо.

— Ужасно ненавижу себя за это… — проговорила она.

— За что? — искренне удивился он. Ему хотелось взять ее за руку и погладить.

— Что на уме, то и на лице…

— Это бывает только у людей, бесконечно честных и искренних.

— А есть еще не бесконечно честные и искренние? — ей уже было лучше, и она ни о чем не думала.

— Есть, есть, — засмеялся он.

Она не могла не спросить его о письме. Еще минуту назад она посчитала бы бестактным свое любопытство.

— А-а, — протянул недовольно он. — Письмо от Ивана, моего заместителя. Самостоятельный человек, творец — дай бог, мыслящий. А пишет о какой-то ерунде, над которой и думать не надо.

— В чем же он оказался слаб, этот мыслящий ваш Иван?

Они вышли из почтамта, едва протиснувшись сквозь толпу, намеревающуюся во что бы то ни стало проникнуть в здание Главной почты страны.

— Вот черт! — выругался Егор. Но Нина взяла его за руку, как бы желая, чтобы он не придавал этому пустяку значения. Они некоторое время шли молча по направлению к станции метро Кировская. Он вспомнил о ее вопросе.

— В чем Иван оказался слабым? Есть у нас такое понятие: себестоимость изделий. На вашем языке, это примерно означает: как поскорее, с меньшим ущербом и затратами вылечить человека. У вас результат, иной раз, противоречит субъективному фактору — состоянию больного. У нас тоже субъективному — желанию рабочего с меньшими усилиями получить ту же зарплату. В разрешении противоречия всегда кто-то должен страдать. А Иван хочет, чтобы страдающих не было.

Нина тронула его за руку — они стояли на углу и мешали людям. Тут всегда людской водоворот. И спросила:

— Почему мы стоим?

— Да, — спохватился он, — я хотел спросить насчет остальной части нашего плана: поедем мы на Выставку?

— Поедем, — ответила она, заметив, как он обрадовался ее словам. Видать, очень хотелось ему на Выставку, или уж очень надо было.

Они пропустили трамвай и перешли через рельсы.

На площади перед станцией метро торговали цветами, арбузами, пирожками, подержанными книгами. Егор остановился у цветов, но Нина легонько потянула его за руку.