Полынья

За окном было тихо и сумрачно. С каштанов неслышно падали листья — первые жертвы наступающей осени.

Ей казалось, что она одна осталась в огромном мире и мир этот захлестывает ее.

39

Второй вечер Роман Григорьевич не уезжал в Заболотье. Жене, упрекнувшей его в том, что он отбился от дома, сказал: «Какой дом, если конец месяца и «штурм Кенигсберга»?» Римма Семеновна знала, что это такое, и на время этого «штурма» вернулась в город: «Умрет с голоду»… Да и дочери пора готовиться к занятиям. К тому же что-то скучная она была все это лето. Неужто оттого, что не отпустила ее на колхозные работы вместе со всеми студентами? Какой отдых в грязи да пыли? То ли дело тихое Заболотье, чистая вода озера, свежие ветры с реки.

Раньше Роман и в «штурмы» наезжал в Заболотье, не спал же он у себя в кабинете на заводе, и на этот раз ничто особенно его не привязывало к городу. Но в Заболотье он поехать не мог. Всякая ночь, проведенная теперь там, угнетала его. Его мучили непонятные раскаяния, совесть коробилась, как береста на огне, и всякий раз теперь тянуло бродить по Заболотью в поисках того дома. Был ли он? Или он придумал его? Нет, был, нет, не придумал. Он и сейчас содрогался от ощущения захолодевших рук, бесчувственных, ни на что не отвечающих губ Вари. И как он жил многие годы в Заболотье, не вспоминая этого? И почему это все пришло сейчас? Может, все эти годы он шел к ней? Может, жалость к ней, желание сделать для нее что-то доброе было вовсе не жалостью, а совсем другим чувством?

Когда он был на работе, он чувствовал себя нормальным человеком, кроме дела ничто не терзало его. Разве только тогда, когда Варя приходила к нему по делу, он вспоминал все заново. А как он рад был, когда, после назначения начальником ОТК, Варя расцвела, по-иному стала одеваться, и он понял, что она нужна ему. Может, это и сдвинуло в его душе улежавшийся груз привычек, остатки живых еще чувств, человеческих страстей. Как обманываются люди, когда думают, что спокойная жизнь дана им до конца дней. Кто знает, велик ли нужен камешек, чтобы сдвинуть с места лавину?

Роман вел вече, а сам все оглядывался на телефон, ждал звонка из Москвы. Через два часа туда прибудет поезд, в котором проводница первого вагона, частенько помогавшая заводу в доставке в Москву и обратно небольших партий грузов, везет чемодан с нужными Егору инструментами и пакет с новым командировочным удостоверением. Вернее, даже с двумя. Одно — от завода, для денежных расчетов, другое — от горкома партии — для гостиницы и других служебных дел на месте. По нему Егор Канунников числился внештатным инструктором и направлялся для изучения опыта партийной работы с творческими организациями инженеров и рабочих.

Директор сидел боком к собравшимся в его кабинете командирам производства, так было лучше следить за телефоном, хотя следить вовсе и не надо было, ведь он не увидит светового сигнала, а услышит привычный резкий звонок междугородной. И все-таки он сидел боком, а когда поворачивался лицом, то взгляд его натыкался на угол, на старую кафельную печь, неразобранную за ненадобностью только из-за красивой облицовки. Там, на излюбленном месте Егора, сидела Варя Канунникова. В последнее время она на планерках молчала, будто воды в рот набрала. Роман сперва не понимал, почему, и только со временем вдруг открыл, что его командиры ни слова не говорили об отделе технического контроля. Вроде его не было на заводе или он уже записался в святые и не делает никаких ошибок. Конечно, она еще молодой работник, это вполне нормально. Но Роман был не на столько прост, чтобы принимать это за чистую монету. Да к тому же он отлично знал всех своих работников, знал, что иные из них ни с чем не посчитаются, лишь бы брякнуть языком.

Но что же это было, если не чистая монета?

Телефон звонил несколько раз, но это была не междугородная. Роман брал трубку и кратко бросал: «Вече». Он некоторое время сидел лицом к разместившимся вдоль большого стола и по стенам управленцев, но вскоре незаметно для себя снова поворачивался боком. Вече кончилось, люди стали расходиться, Роман остановил Варю. Она с недоумением и враждебностью взглянула на него, но, не сказав ни слова, прошла чуть вперед и села на стул не у стола, а у стены. Роман отметил, что на это место по неписаному закону садятся люди, которые приходят к нему с повинной, и подумал, что Варя, обычно садясь на этот стул, невольно раз за разом попадает в неловкость.

«Слава богу, что не знает об этом», — подумал он. И сообщил:

— Егор сейчас позвонит. Может, что передать?

Она вскинула на него глаза и на какой-то миг в них вспыхнула прежняя доверчивость. Но вот веки дрогнули и доверчивость исчезла.

«Что он задумал против меня? И против Егора? — подумала она. — Мстит Егору за непослушание? Или мне за что-то мстит? За что мне-то?»