Последняя афера

Грек утвердительно покачал головой. Он понимал, что Иван прав. Нужно было отдохнуть. Но излечит ли его отдых от этой панической мнительности или все останется также, он мог лишь предполагать. Он представил красивый песочный пляж, окутанный ярко бирюзовым морем на фоне чистого, теплого неба, аккуратно окруженный пышными зелеными пальмами и попытался вообразить свои ощущения. Он окунулся в это летнее тепло не только мыслями, но и телом, и своей душой. И вот, он уже далеко от спящего бармена, далеко от ночного сверкающего города, от своего забитого бумагами рабочего кабинета, в плавках и панаме тает под горячим солнцем. Под изысканные крики чаек и будоражащий шум прибоя, он с жадностью вдыхает соленый морской воздух во все легкие и слышит запах свободы. Теперь он в безопасности, теперь его никто не преследует. Свежий запах свободы. Но где же запах счастья? Он не слышит его, не видит и не осязает. Он начинает судорожно метаться по песчаным просторам, испуганно выискивая глазами это счастье то на небосводе, то в узорных листьях пальм, то в улыбках отдыхающих, то в бамбуковых хижинах, то в запахах, то в звуках, но нигде его нет. Ощущение полной свободы, в отсутствии счастья начинает пугать, он чувствует себя крошечным и беспомощным. В этом райском уголке, вдали от того лифта, от метро и мрачных пустых глаз следящего за ним незнакомца, посреди счастливых отдыхающих он стоит совсем один, такой же свободный, как и единственный выживший после катастрофы, оказавшийся посреди бесконечно пустого океана. Нет, все не так. Он вынырнул из океана своих фантазий, едва не захлебнувшись соленым одиночеством. Перед его глазами сидел серьезный Ваня, допивающий содержимое своего стакана, прежний полумрак рассеивался только что зажженным ламповым светом. Бармен с помятым ото сна лицом говорил с кем-то по мобильному. Пустые столы со стульями смиренно ожидали следующих посетителей, а входная уродливая железная дверь, бюджетным образом замаскированная под стиль стимпанка, – как бы напоминая Греку об изученной наизусть дороге домой, в изученную до каждой складки пастель, с наперед известными предсонными мыслями, – показывала всю убогость его существования. Он был рад вновь оказаться здесь, где ничто не обещало ничего прекрасного, а значит и не угрожало лишением этого.

Иван внезапно оживился. После нескольких неуклюжих движений он вытащил телефон из переднего кармана джинсов и уткнулся в светившийся дисплей, после чего протянул его Греку. В графе «Имя отправителя» черными буквами светилось имя Милада. Ниже был текст: «Делаем будет дл воскрес».

– И что это значит? – спросил Грек.

– Думаю, это значит, что девочка изрядно пьяна. А еще, это может значить, что деньги будут до воскресения.

***

Выйдя из бара и попрощавшись с товарищем, Грек предпочел не вызывать такси сразу, а пройтись пешком пару кварталов. В разговоре с Ваней он упомянул о своей паранойе, но ведь это была не единственная проблема. Вдобавок к первой, имелась ещё и вторая, в виде глубокой симпатии к той, которую он совсем недавно безжалостно втянул в аферу. И теперь помимо горечи о грядущем расставании, его чувства тревожило и, незнакомое ему прежде, угрызение совести. Он умышленно умолчал о своих чувствах в сегодняшней беседе с Ваней, так как прекрасно знал, что тот ответит на это: "ты так говоришь про каждую", "полюбишь и перестанешь", "у тебя все особенные" и в какой-то степени был бы прав. С Греком и прежде случалось подобное. Но в Миладе он, действительно, видел нечто особенное, нечто притягивающее, что никак не хотело его отпускать. По поводу совести Иван бы начал свой долгий философский монолог о том, что они не преступники, а ангелы-хранители, дарящие беспутным и блудным жёнам шанс ошибиться, минуя серьезных последствий. Он и вправду верил в благость их действий, в чем сейчас Грек мог только завидовать ему. Греку нравился его подход к жизни, отношение к человеческим чувствам, его умение блокировать ненужное, невыгодное. Конечно, Грек и сам не был божьим одуванчиком и всегда отличался своей эгоистичной черствостью и неким холодным безразличием, граничащим с жестокостью, но в последнее время все стало как-то иначе. Когда в баре он сказал, что это последний раз, он не слукавил. Он в действительности хотел уйти, но пока не представлял себе это возможным. Сложно было отказаться от своего же бизнеса и уступить свое место кому-то другому. Схема, которую они разработали была идеальной: Ваня вёл организаторскую деятельность, а также играл роль детектива со всеми вытекающими, Греку же предоставлялась обязанность исполнения роли психолога, обольстителя и великолепного актёра. Количество масок, примеряемых им было не сосчитать – он был и брутальным самцом, и нежным сластолюбцем, и забитым, пугливым флегматиком, и нищим мудрецом, и харизматичным комиком – что полностью зависело от предпочтений жертвы. Вернее, то было не предпочтением, а лишь нехваткой тех или иных качеств в характере её богатого избранника.