Последняя афера

Не успел он пройти и десяти метров, как вновь затормозили. На этот раз его внимание приковал мужчина, сидящий у стены в позе лотоса. Седовласый, лет пятидесяти, глядел прямо перед собой и был совершенно неподвижен, словно восковая фигура. Его застывшее морщинистое лицо не передавало никаких эмоций. Прямо перед ним стояла алюминиевая чаша с мелочью и несколькими купюрами внутри, а рядом мятая картонка, с кривой надписью: "Помогите скопить, на то, чтобы хоть раз увидеть лето." Только после прочтения этих слов Грек понял, что тот слепой. Он подошёл чуть ближе, чтобы разглядеть его лицо внимательней и заглянул в его глаза. Взгляд мужчины напоминал скальную пещеру – он был таким же пустым и холодным, темным и безжизненным. Грек вспомнил этот взгляд. За последние три дня он видел его уже несколько раз. Это был другой человек, но тревога, напоминавшая те чувства, которые он испытывал ранее начала плавно подкатывать к спине. "Неужели, за мной следит слепец." – подумал он.

Продолжая изучать неподвижное лицо сидящего, Грек начал вспоминать образ своего преследователя. Словно из страшного сна, деталь за деталью из памяти всплывали черты незнакомца. Грек вспомнил уродливые шрамы в районе глазниц, распространявшиеся чуть ли не до самих щёк; слегка косой, будто бы от перелома, нос; прямой низкий лоб и впалые щеки, с явно выраженными скулами. Ничего общего с ним, кроме пустого серого взгляда и седых волос, у сидящего на картонке в позе лотоса старца не было.

Грек попятился назад. Обхватив новый браслет на запястье, он промолвил про себя что-то вроде молитвы и в спешке пошёл прочь.

По дороге домой Грек несколько раз пытался дозвониться до Вани, но он не отвечал. Когда он уже был возле дома съёмной квартиры, тот сам перезвонил ему.

– Мы ведь, кажется, по телефону больше не общаемся. Что у тебя там на этот раз?

Голос Вани звучал немного возбуждено, очевидно, он был чем-то занят.

– Скажи, среди наших знакомых женатых товарищей был ли кто-нибудь слепой?

– О чем ты говоришь, Грекушка? Их жены изменяли им с тобой, они все слепые.

Разобрать слова Вани Греку удавалось с трудом из-за какого-то шума на том конце провода. Звуки то ли оживленного шоссе, то ли гремящего завода глушили его голос.

– Да я не об этом! – перекрикивая гул в трубке, заговорил Грек, – Слепой, блин… Человек, неспособный видеть. Со шрамами на все лицо. Был кто-нибудь такой?

– Дорогой мой, сходи к психологу, я прошу тебя. Как ты представляешь слепого, следящим за тобой? Если говорить о внешности, того, которого ты описал среди них не было.

Несколько секунд Грек молчал, перебирая в голове варианты, в коих была бы возможна слепая слежка, но ни один из вариантов никак не вязался с логикой и тогда он продолжил:

– Хорошо. Что там с подругой?

– Друг, ты каждый день будешь спрашивать меня об этом? Срок до воскресения. Как придут деньги, я сразу же тебя об этом извещу, не переживай. Что-нибудь ещё?

– Кроме того, что меня уволили с работы, больше ничего.

– Тем лучше. Будет время подлечить нервы. До скорых.

Разговор сложился весьма странным. Интонация, с которой говорил Ваня показалась Греку какой-то подозрительной, но что именно его смущало он не мог понять. Ко всему прочему, так шумно у Вани сейчас быть не могло, так как работал он в адвокатской конторе, где в его рабочие часы всегда было тише, чем в морге. Впрочем, это не было столь важно для него, но и оставить без внимания такие детали он не мог.

Грек вернулся в съёмную квартиру. По пути к спальной, в зале он наступил на что-то острое отчего негромко выругался вслух. Это оказалась женская серебряная заколка. Грек поднял её с ковра и внимательно разглядел. В зажиме между зубцами осталось несколько золотистых волос, вырванных с головы Милады в порыве страсти. Издав что-то похожее на горький стон, Грек невольно погрузился в воспоминания о той долгой ночи. Не успев до конца отойти от охватившей его меланхолии, он заметил посуду, стоявшую на прикроватной тумбе ещё с того завтрака, что заставило его еще глубже прочувствовать тоску и одиночество. А ещё через минуту в самой кровати он нашёл разорванную упаковку от презерватива. Белое постельное белье все ещё хранило запах её тела, все ещё помнило сладкий вкус тех эмоций и чувств. Но если запах, напоминавший о Миладе с каждым часом становился слабее, то тоска, безжалостно разрывавшая сердце Грека, секунду за секундой становилась лишь сильней.

Любые попытки отвлечь себя от мыслей о ней ни к чему не приводили. Нахождение в стенах квартиры становилось невыносимым. Тогда он решил развеяться.