Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

– Раз я такой болван, пойду расскажу Ковину, что впервые встретил вас в Лимесе, в Кападонии, и волосы ваши были цвета рябины на морозе.

Элейн тяжело вздохнула.

– Знаете, что мой брат ненавидит больше, чем кападонцев? – продолжил он тоном, будто собирался рассказать что-то увлекательное. А затем мрачно закончил: – Когда его водят за нос.

– Вот вы сами и ответили на свой вопрос, что здесь происходит: пытаюсь сделать так, чтобы мое происхождение осталось в тайне. – С этими словами она начала перекладывать белье в чан с водой.

Оддин же покачал головой:

– Только безумец стал бы добиваться возможности работать на мормэра Нортастера. Здесь любой только и ищет, как избежать лишней встречи с ним, а уж жить в одном доме и подавно никто не торопится. Вы убеждаете взять вас прачкой? Либо у вас что-то на уме, либо его нет совсем.

Элейн достала с полки мыло и принялась стирать.

– Не тем вы занимаетесь, господин Торэм, у вас там душегуб разгуливает по улицам, а вы допытываетесь до бедной девушки, занимающейся честным трудом.

Он склонил голову, будто пытаясь разглядеть ее глаза. От пара и от усердия лоб Элейн стал влажным. Она утерла лицо закатанным рукавом и продолжила стирку, будто в комнате никого больше и не было.

– И говорите вы не как прачка…

На это она все же подняла голову.

– Так столько вопросов ко мне из-за слишком правильной речи? У вас в Мидленде полиция и такое расследует? Неудивительно, что уже год не можете поймать убийцу.

Краем глаза она заметила, что Оддин сжал кулаки.

– Вы слишком дерзки. Я готов простить это, потому что вижу: вы почему-то защищаетесь от меня, хотя я не представляю никакой опасности. Но вот с Ковином советую в таком тоне разговоры не вести. Если он вас поколотит, я никак не смогу помочь. По закону хозяин имеет право наказать слугу побоями. А уж доказать, что вы перед ним провинились, ему будет проще простого.

Элейн, натирая синий домашний халат о ребристую доску, сердито пробормотала:

– Что за бесчеловечные законы у вас, дикарей? В Кападонии такое если и случается, то совсем уж редко и по большой провинности. Мормэры просто так рукоприкладства не допускают.

– У нас это тоже не везде так, – признал Оддин. – Но в каждом городе свои законы, и тут ими занимается Ковин…

Элейн бросила мокрую тряпку в чан:

– Да как вам не тошно-то от этого всего? Не город, а тюрьма какая-то.

Он сложил руки на груди:

– Я вообще-то уехал в Альбу и служу там.

– А остальные должны страдать из-за вашего жестокого брата?

– А что вы мне предлагаете, убить его?

– Я надеюсь, вы не обо мне? – раздался вкрадчивый голос.

Оддин, стоявший в проеме, дернулся и обернулся. Из полумрака коридора в чуть более светлую прачечную вплыл Ковин. По пути он не преминул толкнуть плечом брата. Сердце Элейн взволнованно забилось: как много он успел услышать?

– Разумеется, нет, мой господин, – почтительно склонила она голову.

– Ах, о каком-то другом брате? – глумливо уточнил Ковин; жесткий взгляд его глаз не оставлял Элейн, пугая до тошноты.

– А это новость, что тебя все в городе боятся? – уточнил Оддин. – Разве ты не трудишься каждый день, чтобы от тебя в страхе трясся весь Нортастер?

Ковин продолжал прожигать взглядом Элейн.

– Быть может и так, но зачем же лгать мне?

Она опустила взор, борясь с переплетающимися в душе страхом и злостью. Ее терзало желание выплеснуть кипяток из чана прямо на Ковина, но вода была не так горяча, чтобы причинить серьезный вред, да и сил бы у нее не хватило…

– А что она должна была ответить? – вновь вступился Оддин. – Что, да, считает тебя бессердечным тираном? Если хочешь, чтобы люди были честны, попробуй хотя бы время от времени не запугивать их и обращаться по-человечески.

Ковин медленно повернулся к брату и прошипел:

– Если думаешь, что я терплю твое присутствие только потому, что когда-то мы побывали в одной утробе, то ошибаешься. То, что я позволяю тебе топтать эту землю, не есть нечто неизменное из-за нашего родства. Лишь некоторые рамки приличия, установленные обществом, и то, что ты отравляешь воздух вокруг меня довольно редко, убеждают меня закрывать глаза на твое существование.

Оддин устало вздохнул:

– Ты тоже не самый дорогой мне человек, братец, но я вынужден быть здесь по долгу службы. Что скажет король, если узнает, что в твоем городе появился душегуб, а полиция бездействует?

Ковин стиснул зубы, явно готовый что-то ответить. Но Оддин вдруг коснулся эфеса своей сабли и продолжил:

– Если хочешь выяснить отношения, давай сделаем это, как учил отец. Доставай оружие, если в нем есть хоть что-то по делу, кроме сапфиров, и сразимся.

Хозяин дома был в ярости. Его лицо побледнело, но он не спешил оголять клинок. Элейн не удивилась: любому было понятно, что Оддин сильнее, и шансов на победу у него было куда больше. Открытый честный бой – не в духе Ковина.

Последний взглянул на Элейн, злобно сверкнув глазами, обещающими бесконечные муки, и подошел к Оддину.

– Надеюсь, эта прачка стоит того, чтобы ты ломал себе жизнь.

Ковин приблизился к брату вплотную, но тот даже не шелохнулся.