Последние дни Помпеи

– Да, – согласился молодой ремесленник, кудрявый, пригожий юноша. – Да,– продолжил он с завистью, – женщины любят гладиаторов. Будь я рабом, и я поступил бы в ланисту!

– В самом деле? – фыркнул Созий. – У всякого свой вкус!

Между тем толпа достигла места назначения, но так как клетка с дикими зверями стояла в очень тесном, узком помещении, то натиск толпы становился все сильнее. Двое служащих при амфитеатре очень благоразумно сдерживали напор, выдавая ограниченное количество входных билетов зараз и не допуская новых зрителей, покуда предшественники их не насытили своего любопытства. Созий, как парень довольно дюжий и не особенно стеснявшийся соблюдением правил вежливости, очутился одним из первых.

Оттертый от своего спутника-рабочего, Созий попал в тесную каморку с удушливо-жаркой атмосферой, освещенную несколькими рядами вспыхивающих факелов.

Звери, обыкновенно содержавшиеся каждый в отдельном виварии или логовище, теперь, для пущего удовольствия зрителей, были посажены в одно помещение, хотя и разделялись крепкими клетками с железными перекладинами.

Так вот они, грозные обитатели пустыни, ставшие с этого момента почти главными действующими лицами этого рассказа. Лев, как более кроткий, сравнительно с его товарищем – тигром, был доведен до ярости голодом и беспокойно, свирепо метался взад и вперед в тесной клетке. Глаза его горели яростью, по временам он останавливался и озирался кругом, – тогда толпа невольно отшатывалась, затаив дыхание. Тигр – тот лежал смирно, вытянувшись во всю длину в своей клетке и лишь порою взмах хвостом или протяжный, нетерпеливый зевок свидетельствовали, что он скучает в своей неволе или заметил толпу, почтившую его своим присутствием.

– Я не видывал такого свирепого зверя, как этот лев, нигде, даже в римском амфитеатре, – сказал человек дюжего, исполинского сложения, стоявший по правую руку от Созия.

– Чувствуешь себя таким ничтожным, как посмотришь на его члены, – отозвался налево от Созия другой малый, с более тонкой, юношеской фигурой и сложенными на груди руками.

Раб посмотрел на того и на другого.

– Ишь какое славное соседство, – промолвил он про себя, – по гладиатору с обеих сторон!

– Хорошо сказано, Лидон, – ответил более рослый гладиатор. – И я чувствую то же самое.

– А как подумаешь, – заметил Лидон глубоко прочувствованным тоном, – как подумаешь, что благородный грек, которого мы не далее, как два-три дня тому назад видели перед собой полного сил, здоровья, веселости, будет жертвой этого чудовища!

– Почему же и нет? – проворчал Нигер злобно. – Не раз случалось благородному гладиатору быть присужденным самим императором вступать в такой бой, – почему бы хоть раз суду не присудить к этому убийцу из богатых?

Лидон вздохнул, пожал плечами и замолк, между тем зрители из простонародья смотрели, вытаращив глаза и разинув рты. Гладиаторы были предметом любопытства не меньше самих зверей – разве это не звери особой породы? Поэтому толпа поглядывала то на одних, то на других, – на людей и на зверей, и шепотом делилась своими замечаниями насчет завтрашнего зрелища.

– Ну, – сказал Лидон, отходя прочь. – Я так благодарю богов, что мне не придется состязаться ни со львом, ни с тигром, даже ты, Нигер, – менее свирепый противник, чем они.

– Но такой же опасный, – возразил гладиатор с злобным смехом.

Присутствующие, восхищаясь его исполинским телосложением и свирепым видом, тоже рассмеялись.

– Что ж, может быть, – отвечал Лидон беспечно, протискиваясь сквозь толпу к выходу.

«Хорошо бы и мне воспользоваться его плечами, – подумал благоразумный Созий, спеша за ним следом. – Толпа всегда дает дорогу гладиатору, вот и я скорее выберусь отсюда».

Сын Медона проворно пробрался сквозь толпу черни. Многие знали его имя и профессию.

– Это молодой Лидон – бравый удалец! Он завтра будет участвовать в бое, – проговорил кто-то.

– И я держал за него пари, – добавил другой. – Смотрите, какая у него твердая поступь!

– Всякого благополучия, Лидон! – сказал третий.

– Лидон, желаю тебе удачи, – шепнула четвертая особа (смазливая женщина среднего класса), – а если победишь, то услышишь обо мне!

– Вот красавчик, клянусь Венерой! – вскричала пятая, молодая девушка-подросток.

– Благодарю, – отвечал Созий, серьезно принявший комплимент на свой счет.

Как ни сильны и благородны были мотивы Лидона, который никогда не выбрал бы такой кровопролитной карьеры, если бы не надежда заработать на освобождение отца, однако он не был совсем нечувствителен к произведенному им впечатлению. Он забывал, что те же самые голоса, которые сегодня восхваляли его, может быть, завтра будут издеваться над его предсмертными муками. По природе смелый и отважный, великодушный и горячий, он уже проникся гордостью ремесла, воображая, что ее презирает, он поддавался влиянию товарищеской среды, которую, в сущности, ненавидел. Он чувствовал себя важным человеком, поступь его стала еще легче, лицо еще более надменным.