В лагере им выдали сменную одежду. Они смогли избавиться от полосатых пижам. Им доставили гражданскую одежду, чуть потеплее. Одежда была старая и поношенная, с цветными заплатками на рукавах и штанинах и с большим желтым крестом на спине: если бы кто-то попытался бежать, в нем сразу узнали бы заключенного. Эта одежда плохо защищала от холода и дождя, но все же была чуть потеплее. Но и сохла она дольше, в чем Вим быстро убедился.
Заключенные быстро поняли, что некоторые вагоны имеют крышу, и они стали самыми популярными. Каждый день начинались драки – все хотели забраться именно туда. Вим и его соседи по нарам помогали друг другу. Они брались за руки и вместе шли на таран. Потом один наклонялся, становясь ступенькой для других. Но часто им это не удавалось, потому что и места было мало, и времени. Стоило найти место, как в вагон набивалось столько людей, что не пошевелишься. А если рядом оказывался кто-то с диареей или дизентерией, считай, что тебе не повезло.
И все же поезд стал большим облегчением. Хоть какое-то время можно было посидеть спокойно, не боясь быть избитым. Когда поезд по какой-то причине останавливался, все надеялись, что остановка продлится подольше.
Начальство лагеря использовало сэкономленное время, чтобы удлинить утреннюю поверку. В утренних сумерках эсэсовцам было трудно считать правильно, и заключенных пересчитывали снова и снова. Если оказывалось, что кого-то не хватает, эсэсовцы и капо отправлялись по баракам. Иногда там находили трупы – на нарах или в проходах. Иногда узники были настолько слабы, что не могли спуститься с нар. Но это не служило оправданием. Пинками и ударами их отправляли на поверку. Часто люди еле держались на ногах. А те заключенные, которым часами приходилось неподвижно стоять на морозе в мокрой одежде, промерзали до костей – и это еще до начала работы.
Вим чувствовал, что он на грани. Силы его таяли. И в один день он решил не копать. Как именно это сделать, он пока не знал, но продолжать работать в таком состоянии было верной дорогой к смерти.
На поле заключенных, как всегда, расставили группами по трое в нескольких метрах друг от друга. Накануне они достигли глубины три с половиной метра, но примерно полметра было покрыто водой, и им нужно было углубиться еще на метр. Вим огляделся. Он явно не был самым маленьким в своей тройке. Конечно же, ему не повезло, Капо столкнул в траншею именно его, и ему досталась самая тяжелая работа.
Порой во время работы случалось, что черенок лопаты неожиданно ломался пополам. Чуть в стороне Вим заметил такой обломок. Он подобрал его, зажал под мышкой и огляделся. Никто не обращал на него внимания. Он пошел по траншее, подняв голову и демонстративно держа в руках обломок лопаты. Вим прошел мимо первого капо, потом мимо двух мастеров. Никто ему ничего не сказал. Чуть дальше валялся еще один обломок. Вим подобрал и его тоже. Через несколько сотен метров на нашел третью сломанную лопату и прихватил ее с собой. За первый раз он собрал пять лопат, нуждающихся в починке.
Возле траншеи стоял охранник-моряк. Ему было под семьдесят, и он казался не таким злобным, как другие. Вим решил испытать судьбу. Он бросил три сломанные лопаты перед охранником, аккуратно разложил их на земле и медленно пошел прочь, держа две сломанные лопаты под мышкой.
Траншея была длиной с километр. Когда работавшие заключенные смотрели на него, он останавливался, чтобы проверить их лопаты, одновременно заменяя их на чуть лучшие. Охранники решили, что такое поручение дал ему кто-то из капо или эсэсовцев. Так ему удалось два дня избегать физического труда и немного восстановить силы. Старый моряк за обедом даже поделился с ним кусочком хлеба. После этого риск остаться незамеченным стал слишком высоким, и он решил снова скрыться среди узников, работающих на траншеях. Хотя короткий перерыв пошел ему на пользу, больше всего сил ему придавала мысль о моральной победе над жестокой системой.
15
Новички
Бараки, сортиры, склады, компостная куча за прудами – за три недели почти все превратилось в воняющую и гниющую помойку. Не то чтобы изначально все было аккуратно и упорядоченно, но в первую неделю в лагере хотя бы было довольно чисто. Отсутствие всего, главным образом мыла и дезинфицирующих средств, дало знать о себе. Гигиена практически отсутствовала, лазарет был переполнен. Из двух докторов один стоял одной ногой в могиле, а у другого не было ни лекарств, ни иных средств, чтобы справиться с валом больных.
Изматывающие марши и работа в поле приводили к тому, что у многих узников образовались раны на руках и ногах, и без лечения их состояние с каждым днем усугублялось. О покое и стерильных повязках можно было забыть. Люди с открытыми ранами стояли по пояс в грязной, холодной воде по десять часов в сутки.