Последний свидетель. История человека, пережившего три концлагеря и крупнейшее кораблекрушение Второй мировой

– Nur eine Viertelstunde! Пятнадцать минут – не больше!

Вим сломя голову побежал в контору и сообщил о себе у входа. Несколько минут показались ему вечностью. В конце концов ему позволили войти к секретарю. К счастью, бельгиец оказался фламандцем и говорил по-голландски. Вим рассказал, что шесть месяцев работал в Брунсвике слесарем, серьезно преувеличив свои профессиональные навыки. Через пять минут он уже стоял на улице. Бельгиец пообещал подумать, что можно сделать, но все зависит от одобрения СС.

Виму оставалось красить последний день, а потом его команду должны были распустить. Он часто посматривал на мастера, но тот делал вид, что его не замечает. В пять вечера их повели назад. Они прошли мимо охранника-эсэсовца, миновали плац. В двадцати метрах от конторы мастер велел Виму заглянуть туда.

Его включили в команду металлистов, работавшую в мастерских на территории лагеря. Несколько фирм построили такие мастерские, чтобы использовать дешевую рабочую силу. Вим был счастлив выбраться из Schonungskommando. Кроме того, теперь он окажется подальше от Феликса ван Вугта. Из блока 6 его перевели в блок 12, расположенный в середине ряда. Впрочем, польский Blockälteste оказался тоже не ангелом – иначе нацисты не назначили бы его на этот пост. Но быть хуже Феликса было просто немыслимо.

Тем не менее эсэсовцы скоро нашли способ мучить заключенных по ночам. В конце января 1945 года союзники усилили интенсивность налетов, и начальство лагеря решило устраивать учебные тревоги. При звуке сирены заключенные должны были бежать в подвалы двух каменных бараков по обе стороны плаца. Вим эту муштру ненавидел всем сердцем. В час-два ночи заключенных будили, а потом сотни людей ломились сквозь узкую дверь барака, чтобы как можно быстрее оказаться в подвале.

Тем, кто опаздывал, приходилось ломиться сквозь еще более узкую дверь вместе с тысячами других. А самые неосторожные получали удары от эсэсовцев, которые, широко ухмыляясь, с радостью лупили заключенных по спинам. Затем стиснутые, как селедки в бочке, заключенные ждали бомб, которые так и не падали. Союзники отлично знали, что в Нойенгамме находится концлагерь.

После нескольких часов в холодных и душных подвалах заключенным позволяли вернуться по баракам. Все то же самое повторялось, только наоборот. Через полтора часа Вим вновь оказывался на своем плоском соломенном матрасе и закутывался в тонкое одеяло, но согреться уже не удавалось. Порой бывало еще хуже – иногда эсэсовцы устраивали две учебные тревоги за ночь.

Скоро Вим приспособился к этому истязанию. При первых звуках сирены он соскальзывал со своей полки и выбегал на улицу. В подвале он оказывался вовремя, чтобы занять место в углу – там стены защищали его от теснившихся заключенных.

Вим уже неделю работал в мастерской. Как-то вечером, когда все только что покончили с ужином, заключенных вывели из барака и построили на плацу. Опытные заключенные знали, что их ожидает. В центре плаца установили передвижные деревянные виселицы. Охранники выстроили заключенных вокруг них. Около десяти тысяч человек стояли под охраной, глядя на гигантское деревянное сооружение и ожидая того, чего никому не хотелось видеть. Вим оказался в задних рядах, но не в последних, потому что собаки охраны были очень агрессивными.

Возле виселицы стояли двое русских, очень молодые, им еще не было и двадцати. Когда первый поднялся по лестнице, лагерный оркестр заиграл ненавистный марш «Старые товарищи». Заключенный пытался бежать и был ранен в плечо. На правой его руке была повязка. Сгибаясь от боли, он с трудом поднялся на эшафот. Оттуда он проклял эсэсовцев на родном языке. Точный смысл его слов не был понятен заключенным, но все догадывались, что он говорит. Охранники слушали его спокойно и безразлично. Их интересовала только стандартная оплата за казнь – двадцать сигарет и пол-литра женевера (голландская разновидность джина).

Даже когда ему на шею набросили петлю, русский продолжал осыпать своих мучителей проклятиями, пока один из охранников не крикнул:

– Mach Schluss mit dem Schweinhund! Утихомирьте же эту свинью!

Заключенный повис в петле. Вим пытался отвернуться, но капо, мастера и охранники из Stubendienst следили за всеми.

Второй русский стоял возле виселицы и с ужасом наблюдал за смертью своего товарища. Целых десять минут безжизненное тело висело в петле в свете прожекторов. Труп слегка покачивался, подбородок был прижат к груди, словно казненный просто спит. Чуть влево, потом чуть вправо. К тому времени, когда труп сняли, второго заключенного уже била сильнейшая дрожь. Царила мертвая тишина. Вим не чувствовал холода – в нем бушевала ярость. Он страдал от собственной беспомощности. Тело сняли, и тут же на замерзшей площади раздался выстрел. Определенность прежде всего.