Постижение военного искусства

В течение XIX века два государства в Европе не поспевали в пейс той скачки, которую представляло общее развитие военного дела. Эти государства были Англия и Россия. Англии незачем было особенно стараться, так как она на своем острове чувствовала себя неуязвимой и со слабой армией: моря, омывавшие великобританские острова, с господствующим на них английским флотом, представляли достаточную защиту. Это сознание отражалось не только на количественном развитии английских войск, но и на их качественном закале. Под Севастополь англичане привезли небольшую отборную часть своих войск, и все же эта часть значительно уступала союзным французским войскам, и несмотря на превосходство в вооружении, действовала малоуспешно против русской армии. Англо-бурская война вскрыла перед всем миром военную слабость англичан: англичане нуждались в шестикратном численном превосходстве, чтобы получить перевес над слабо организованной милицией буров. Мировая война подтвердила эти выводы: только с большим запозданием Англия смогла выставить на континенте внушительные по числу армии, а качество их, до самого конца войны, решительно уступало германским и французским войскам.

Царская Россия также начала скользить по наклонной плоскости, потому что после 1812 года она почувствовала себя как бы вне военной конкуренции. Военная Россия в XIX веке представляла также идеологический остров. Наши политические центры омывались океанами земли, на которых свирепствовали зимние бури, унесшие лавры величайшего завоевателя. Пространство от Вислы до района между верхней Волгой и Окой представляло в нашем сознании не меньшую преграду, чем Ла-Манш. Как и англичане, русские также могли не беспокоиться. Им незачем было стремиться к военному совершенству, так как в ссоре с европейским государством они могли нанести смертельный удар, а сами рисковали получить только царапину. Эта царапина, под Севастополем, оказалась довольно глубокой и на некоторое время явилась благодетельным импульсом, позволив провести широкую реформу и, в частности, дав Милютину возможность привести нашу армию в некоторое соответствие с современностью. Но севастопольский урок вскоре был забыт и ложно истолкован. Западная Европа, в лице Англии и Франции, показала свое бессилие углубиться далее нескольких верст в русский океан земли; а если им удалось на побережье одержать местный успех, то не заключалась ли причина его в отсутствии в России железных дорог, что крайне затруднило сосредоточение усилий русского колосса к атакованному пункту его периферии. Можно было провести железные дороги и продолжать спать под мерный стук вагонов и свистки паровозов, начавших бороздить нашу территорию...

В восьмидесятых годах австрийский офицер генерального штаба, скрывшийся под псевдонимом “Сарматикус”, написал труд, который русский генеральный штаб должен был бы приветствовать всеми силами. Нашумевшая книга Сарматикуса стремилась доказать, что военная неуязвимость России — это миф, что при современных средствах возможно нанести русскому могуществу сокрушительный удар, что в настоящих условиях путь от Вислы до Москвы может быть проделан много успешнее, чем это удалось Наполеону. Один из наших злейших врагов взял на себя роль сказочного принца, пробуждающего спящую красавицу. России пора было проснуться от очарования, наложенного на нее лаврами 1812 года; казалось бы, русские военные должны были только благодарить Сарматикуса за его услугу. Однако, идейная слепота представляет непременную прерогативу режима, идущего к гибели. Один из наиболее бесталанных представителей русского генерального штаба, молодой офицер П.А. Гейсман взялся за перо и выступил как “Анти-сарматикус”. Он добросовестно перечислил все трудности войны с Россией, все рубежи — реки, болота, леса, — которые лежат на пути немцев к Москве, сослался на русское бездорожье, на русскую зиму, на убогость русских деревень и бедность местных средств Белоруссии, на наши огромные расстояния — и пришел к выводу, что от границы дороги, ведущие в Берлин и Вену, много короче и удобнее, чем дороги, ведущие в Москву. Гейсман отстоял наше право чувствовать себя отрезанным от Европы, сознавать себя на острове, оставаться в дремоте — и режим почтил его назначением профессором в академию генерального штаба, которая обязана ему глубоким двадцатилетним упадком кафедры истории военного искусства.

***