Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Заявления от обвиняемых о политическом мотиве акции несостоятельны. В храме не была произнесена фамилия ни одного из политиков. Анализ песни выявил явную искусственность включения в текст выражения «Богородица дева, Путина прогони!», посвященной именно оскорблению чувств православных верующих. Фамилия Путина упомянута, только чтобы создать предпосылку для последующей попытки позиционировать акцию как протест против высших лиц власти[321].

Та же логика у адвокатов потерпевших. Адвокат Лев Лялин:

Когда я вступил в дело, в моем сознании наступил гражданский перелом. Я понял, что такое гражданская война. СМИ заполнены криками о политике, о политзаключенных: «Девочки не виноваты…». Но политики не было – была грязь![322]

Судья в приговоре однозначно солидаризировался с деполитизирующей интерпретацией:

Музыки и пения не было. Было скандирование. Политического мотива не было, лозунгов также не было, были действия, оскорбляющие верующих. В храме так себя вести не надлежит.

Аргументы обвиняемых и их адвокатов о том, что политический подтекст «панк-молебна» игнорировать невозможно, были отвергнуты судом практически безоговорочно. В результате адвокат «Пусси Райот» Виолетта Волкова была вынуждена констатировать:

Суд пытается уйти от политики в криминальную сферу, однако девушек судят не за яркие платья и неправильное крестное знамение – их судят за молитву, и молитва это политическая. Этот гвоздь, к которому грешно повернуться спиной, сейчас забит в конституцию, и она истекает кровью. Церковь превращена в памятник на могиле правосудия, законности и прав человека, которые были глумливо нарушены[323].

А Надежда Толоконникова резюмировала процесс следующими словами: «Нам очень больно. Нас не слышат»[324].

Как суд, так и следствие стремились лишить «панк-молебен» его самого радикального измерения. Постсекулярный гибрид, связанный с пересечением религиозной и политической сферы, контуры которого просматривались в этой акции, должен был быть уничтожен. Необходимо было разъединить несанкционированное сплетение религии и политики, показав, что в «панк-молебне» не было ничего, кроме ненависти к православию, формальным прикрытием для которой служили какие-то незначительные политическое подтексты. Как «Пусси Райот» разрушали постсекулярный гибрид, созданный российским «десекуляризационным режимом», так и суд должен был уничтожить тот гибрид, который претендовал на то, чтобы стать его альтернативой.

В условиях постсекуляризма религия и политика сплелись, их уже не разделить, однако тут же возникает ряд вопросов: кто контролирует условия этого сплетения? Кто определяет законные каналы, по которым оно может протекать? Наконец, кто может быть признан легитимным действующим лицом в этом новом постсекулярном пространстве?

Религия как часть общественного порядка

Второй постсекулярный гибрид, ярко проявившийся в ходе суда над «Пусси Райот», – это пересечение (или наложение друг на друга) внутренних норм религиозных сообществ и универсальных норм общегосударственного порядка. В ходе разбирательств вопрос был поставлен ребром: могут ли в светском государстве внутренние нормы религиозных сообществ считаться частью общественного порядка и общественных устоев, за нарушение которых можно попасть в тюрьму? Короче говоря, можно ли сесть в тюрьму за нарушение правил Трулльского собора? [325]

Эта проблема была ясно обозначена в открытом письме российских адвокатов сразу после обнародования следствием текста обвинительного заключения. В частности, адвокаты писали: