После интеллектуального вторжения Хабермаса и во многом как его следствие происходит лавинообразный рост интереса к постсекулярной проблематике. Как в России[338]
, так и на Западе[339] начинают одна за одной выходить монографии и статьи на эту тему. Данный лавинообразный рост легко зафиксировать благодаря современным сетевым поисковикам: так, в 2004-мВплоть до недавнего времени среди исследователей, а через них и в публичном пространстве доминировало представление, согласно которому религия и современность несовместимы[341]
: чем больше одного, тем меньше другого, и наоборот. Секуляризация, то есть «утрата религией своей социальной значимости»[342], мыслилась как неотъемлемая составляющая современности как таковой. Действительно, радикальные трансформации модернизирующихся обществ, связанные с урбанизацией, индустриализацией, стремительным развитием научного знания, политическими трансформациями, ломали традиционный уклад, неразрывно связанный с религией. Последней отводилась роль отмирающего символа Средневековья, на смену которому – неважно, хорошо это или плохо, – должны прийти научные, светские альтернативы.Однако в 90-х годах XX века – а, возможно, и еще раньше – после провала советской атеистической политики, подъема фундаменталистских движений, развития нетрадиционных форм религиозности стало ясно, что сегодня мы имеем дело уже с качественно иной ситуацией. В частности, уже упоминавшийся Юрген Хабермас очень чутко уловил новую реальность, которая затрагивает не только экзотические для европейца исламские или восточно-христианские общества, но также и саму колыбель секуляризма, то есть Европу. Для Хабермаса как европейца принципиальными оказались следующие факты, меняющие отношение к религии как к маргинальному явлению. Во-первых, многие конфликты современного мира часто преподносятся в прессе как имеющие религиозную основу. Отсюда любому европейцу достаточно легко сделать вывод о том, «сколь относительно в мировом масштабе их секулярное сознание». Такое самоощущение подрывает секуляристскую веру в исчезновение религии в обозримом будущем и лишает секулярное видение мира триумфалистского рвения и пыла; во-вторых, влияние религии усиливается также и внутри европейских национальных государств. Хабермас имеет в виду тот факт, «что церкви и религиозные организации все в большей мере берут на себя роль „интерпретирующих сообществ“, действующих на публичной арене в секулярной среде. Они могут оказывать воздействие на формирование общественного мнения и общественной воли, внося свой вклад в обсуждение ключевых тем, – независимо от того, насколько убедительны их аргументы»; в-третьих, «зримое присутствие в европейских странах полных жизни „чужих“ религиозных сообществ», что не только подтверждает интуицию о том, что религия никоим образом не маргинализируется, но еще и «стимулирует внимание к „своим“ церквам и конфессиональным общинам. Соседство мусульман принуждает сограждан-христиан так или иначе соотносить свою деятельность с практикой „конкурирующей“ веры»[343]
.Тезис о секуляризации вызывает все больше вопросов и возражений. В одном из интервью американский социолог Питер Бергер, некогда один из самых ярких сторонников тезиса о секуляризации, констатировал:
Я думаю, что написанное мной и большинством других социологов религии о секуляризации в 1960-е гг. было ошибочным. Нашей основной предпосылкой было убеждение, что секуляризация и современность сопутствуют друг другу. Чем больше модернизации, тем больше секуляризации. То не была безумная теория. Существовали факты, подтверждающие ее. Но я думаю, что в основе своей она является ложной. Большая часть мира сегодня не является светской. Она очень даже религиозна[344]
.