Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

И здесь возникает проблема плюрализма – плюрализма мировоззрений тех граждан, которые в идеале должны достигать согласия. Монологический диктат какого-то одного мировоззрения (например, секулярного) уже более невозможен. Невозможность подобного диктата связана с двумя аспектами. Нормативный аспект уже был нами обозначен – это требование равенства граждан вне зависимости от их мировоззрений и основание современного общества на согласии всех его членов. Но есть и второй аспект – эпистемологический. Эпистемологический аспект возник в связи с разочарованием в возможностях науки и основных секулярных мировоззрений дать ответ на ключевые морально-практические вопросы, волнующие человека. Уже упоминавшийся Хосе Казанова объясняет факт активизации религий в публичном пространстве именно тем тупиком, в который общества заводит секулярная модернизация. Как пишет приветствующий феномен «публичных религий» Казанова, их распространение способно сыграть позитивную роль, в частности скорректировать некоторые из опасных перегибов современности, так как

…религия нередко служила и продолжает служить в качестве оплота против «диалектики просвещения», как защитник прав человека и гуманистических ценностей против секулярных сфер и их абсолютных притязаний на внутреннюю функциональную автономию[357].

У Юргена Хабермаса схожая интерпретация: его интерес к религиям – во многом сугубо функциональный – связан именно с осознанием того, что религиозные традиции и их содержание могут помочь «сходящей с рельсов модернизации»[358]

.

Постсекулярная установка, согласно Хабермасу, предполагает выработку новых условий взаимодействия между светскими и религиозными группами. Эти условия подразумевают создание сбалансированных и справедливых механизмов выработки консенсуса в обществе, расколотом на разные фракции, каждая из которых опирается на свой интеллектуальный, культурный и ценностный фундамент. При этом каждая из сторон должна возложить на себя равное бремя по обеспечению плодотворной коммуникации.

Секулярная сторона должна умерить свой пыл и признать за оппонентами не просто право на полноценное существование и полноценное участие в политической и общественной жизни, но еще и признать наличие в религиозных высказываниях и содержаниях некоторого возможного истинного «когнитивного содержания», которое не может быть проигнорировано, но должно быть распознано и переведено на общедоступный светский язык, а затем использовано в целях укрепления оснований современного конституционного демократического государства.

Религиозная сторона, в свою очередь, должна, во-первых, примириться с наличием иных религий и мировоззрений и занять по отношению к ним «эпистемическую установку», то есть признать свою готовность иметь эти альтернативы в виду, не подвергая, естественно, сомнению исключительность собственного учения о спасении. Во-вторых, религиозные граждане должны занять «эпистемическую установку» по отношению к «своенравию секулярного знания и к общественно институционализированной монополии научных экспертов на знание». Это подразумевает признание того, что «автономный процесс познания не может впасть в противоречие с высказываниями, релевантными для спасения». Наконец, в-третьих, «религиозные граждане должны найти эпистемическую установку к тому приоритету, которым секулярные основания обладают и на политической арене»[359]

. Если обе стороны окажутся готовыми возложить на себя подобное бремя, то в этом случае постсекулярное общество окажется устойчивой и взаимовыгодной формой существования носителей разных мировоззрений.

Последнее из выдвигаемых требований к религиозным гражданам наиболее интересно: Хабермас как рационалист однозначно утверждает эпистемологический приоритет секулярного мировоззрения, то есть последнее является более рациональным, более универсальным и, соответственно, более весомым с точки зрения своего статуса. Не будем сейчас останавливаться на вопросе о том, насколько эта позиция Хабермаса верна, отметим лишь, что данный вопрос является пунктом, в котором разворачиваются наиболее активные дискуссии, касающиеся постсекулярного общества: если секулярное мировоззрение более весомо, а религиозное мировоззрение менее весомо, но при этом последнее все же может участвовать в публичных дискуссиях, то где находятся пределы такого участия? Где именно должен быть установлен тот фильтр, который будет отсекать религиозные содержания, пропуская их дальше лишь при условии их перевода на универсальный и общедоступный язык секулярного мировоззрения? При входе в публичное пространство? При входе в институты светского государства? При входе в нормативные документы светского государства?[360]