Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Дело в том, что возникающая новая реальность, называемая нами постсекулярной, – это не возвращение к ситуации досовременности. Постсекулярность, в отличие от десекуляризации, подразумевает переход через секулярное, через процессы, связанные с секуляризацией; именно переход, а не обратное колебание маятника. И здесь вполне можно согласиться с Грегором Макленнаном, который указывает на то, что приставку «пост-» в постсекулярном следует трактовать не в смысле анти- или после-секулярного, но скорее, в смысле дальше-секулярного[352]. Постсекулярность не предполагает никакого возврата в Средневековье. Более того, никакой возврат к Средневековью уже невозможен, разве что только в риторических фигурах речи. Невозможность подобного возврата обусловлена тем, что новая постсекулярная ситуация возникает на фундаменте, заложенном в ходе многовековых процессов секуляризации, результаты которых – будь то развитие светского научного знания, становление светских политических институтов, развитие светского права и т. д. – игнорировать трудно, если не невозможно

[353]. Постсекулярная реальность с ее так называемыми гибридами – это реальность, вырастающая изнутри динамики, заданной современностью, а значит и секуляризацией. Просто последняя оказалась не всемирно-историческим процессом, не универсальным и необратимым вектором, но всего лишь имеющим свое начало и свой конец этапом развития человеческой истории.

Таким образом, первое и наиболее очевидное значение постсекулярного связано с фальсификацией тезиса о секуляризации и констатацией новой эмпирической реальности, в которой религия отнюдь не «утрачивает свою социальную значимость», но, наоборот, становится активным фактором современного мира, формируя пока еще не совсем понятные «гибриды», то есть сочетания религиозного и светского. Эта новая реальность еще только нуждается в своем детальном описании и документировании.

Постсекулярное как новая нормативная установка

Однако постсекулярная парадигма связана не только с фальсификацией тезиса о секуляризации и указанием на новую реальность. Это еще и попытка ответить на вопрос о том, какие практические следствия для функционирования современного, прежде всего демократического, общества будет эта новая ситуация иметь. Именно здесь Юрген Хабермас и внес свой решающий вклад в разработку постсекулярной парадигмы. Во многом продолжая линию размышлений, начатую Джоном Ролзом[354] в его работах о «публичном использовании разума», Хабермас поставил вопрос о том,

как мы должны понимать свою роль в качестве членов постсекулярного общества и чего ожидать друг от друга, если мы хотим обеспечить в наших исторически прочных национальных государствах цивилизованное обращение граждан друг с другом, несмотря на беспрецедентное разнообразие культур и религиозных мировоззрений?[355]

Подобная постановка вопроса вытекает из самих принципов функционирования современного конституционного демократического государства. Чарльз Тейлор обращает внимание на то, что современные общества начиная с XVII в. осуществили переход от космическо-религиозных концепций политического порядка к «восходящим снизу» концепциям, то есть к представлениям о том, что общество существует для защиты и взаимной выгоды равных друг другу членов данного общества. Эти концепции содержат в себе очень мощное нормативное измерение, освещающее три ключевых принципа: 1) права и свободы членов общества; 2) их равенство друг перед другом; 3) принцип основания права на согласии людей[356]. Эти нормативные принципы требуют равного вовлечения всех членов общества в совместные дискуссии, касающиеся общезначимых вопросов. Законы и институты подобного общества должны вытекать из согласия, из убежденности в том, что общество и его будущее принадлежит всем членам данного общества без исключения.