Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Если ключевым понятием для описания процессов секуляризации была «дифференциация», то есть отсоединение религии от политики, экономики, права, культуры и прочих сфер, то ключевым в постсекулярном контексте становится понятие «гибридизации» и, соответственно, «гибрида» – то есть формирование причудливых переплетений между религиозными и политическими, экономическими, правовыми, культурными и прочими элементами[464]. Можно даже ввести термин «троеверие» для описания этих постсекулярных гибридов. Если хорошо известное понятие «двоеверие» было призвано описать гибридные культурные формы, складывающиеся из наложения христианских элементов на устоявшиеся языческие формы, то троеверие обозначает добавление еще одного элемента – секулярного – к этим синкретическим формам. Такие явления, как современный культ победы во Второй мировой войне или же практика освящения космических ракет перед запуском, вполне можно считать примерами подобного троеверия, когда из причудливого сочетания языческих, христианских и секулярных элементов возникают явления, вполне способные поставить человека, привыкшего к четким разграничениям разных мировоззренческих систем (например, наука и технология – это одно, а религия – совсем другое), в тупик.

Современные общества вообще становится все сложнее рассматривать через призму противопоставления религиозного и нерелигиозного / секулярного. Религиозный элемент, если его вообще хоть как-то можно вычленить, очень трудно обособить от того, чему он противостоит и чем он не является. Присутствие религии в обществе – как в форме традиционной институциональной религиозности, так и в форме аморфной духовности, не говоря уже о разных (квази)религиозных феноменах (например, вера в науку и во всепобеждающую силу научно-технического прогресса) – нормализуется, религиозные составляющие разливаются по всем артериям современной социальности и обособление этих составляющих отныне возможно лишь в рамках в высшей степени искусственных аналитических операций. Нерв конфликта едва ли сегодня проходит по линии «религиозное против нерелигиозного», скорее речь идет о противостоянии разных гибридных форм, в каждой из которых есть свой, иногда ярко выраженный, иногда имплицитно подразумеваемый, элемент религиозности.

Если, например, брать современный культурный конфликт[465]

, сводящийся к противостоянию традиционалистской и прогрессистской позиций (в России он связан с борьбой вокруг так называемых «традиционных ценностей»[466]), то едва ли имеет смысл описывать его через противостояние светского и религиозного лагерей. Линия конфликта проходит не между этими лагерями, но через них, оставляя часть верующих на традиционалистской стороне, а часть – на стороне социального прогрессизма. То же самое касается и светского лагеря, представители которого находятся по обе стороны этого противостояния. То есть мы мало что поймем о современных культурных войнах, если продолжим цепляться за привычную дихотомию «религиозное / секулярное». Наоборот, отказавшись от этого привычного деления, мы увидим совершенно другие перспективы и совершенно иную расстановку сил, делающую это культурное противостояние столь насыщенным, интересным и драматичным.

Нормативная генеалогия

Нормативная генеалогия постсекулярности связана с академической дисциплиной «политическая теория», а внутри нее – с политическим либерализмом. Постсекулярная повестка политического либерализма была сформулирована в работах Джона Ролза[467]

и Юргена Хабермаса[468], реагировавшего на работы Ролза. Данная повестка имеет очевидное нормативное измерение, она вдохновила политфилософскую дискуссию о «рефлексивных» формах секуляризма[469]. Согласно постсекулярному политическому либерализму, идеология секуляризма не является неотъемлемой частью либерализма. Более того, секуляризм как политическая идеология дискриминирует религиозных граждан. Все граждане должны обладать равной свободой участия в обсуждении общественнозначимых вопросов, исходя из рамок своих «всеобъемлющих учений». Однако это возможно лишь в том случае, если они готовы к разумной дискуссии о политических нормах и если они признают необходимость достижения приемлемого для всех консенсуса (так называемый перекрывающий консенсус).