Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

При этом далеко не все авторы, которые относятся нами к постмодернистской генеалогии постсекулярного, согласны с термином «постсекулярный». Например, Славой Жижек критикует это понятие как тесно связанное с тезисом о «новом заколдовывании мира»[482]. Однако все же как Жижека, так и его единомышленников – Джорджо Агамбена и Алена Бадью с их теополитическим поворотом и рефлексией по поводу наследия апостола Павла, – вполне можно прочитывать как представителей альтернативной традиции постсекулярной рефлексии. Альтернативной как постсекулярности политического либерализма Хабермаса, так и «постсекулярной версии деконструкции», представленной Жаком Деррида или Джоном Капуто.

Теологическая генеалогия

Четвертая – теологическая – генеалогия естественным образом связана с предыдущими – прежде всего, постмодернистской и нормативной. Она представляет собой их обратную сторону: светская философия рефлексирует над своими секуляристскими предрассудками и, как итог, открывается по отношению к религиозным содержаниям (что может быть названо «теологическим поворотом»[483] в философии). Теология, в свою очередь, также реагирует на эти процессы, воспринимая их как прекрасную возможность вернуться в постсекулярную философию и социальную теорию (назовем это по аналогии «философским поворотом» в теологии). Однако на этот раз вернуться уже на своих собственных условиях[484]. Как об этом прямо пишет теолог Джеймс К. Смит:

…теоретические основания секулярного подвергаются систематическому разрушению. Поэтому если мы являемся свидетелями пришествия постмодерна… то, значит, мы должны ожидать и пришествия постсекулярного. А поскольку христианская теология двадцатого века… стала союзником проекта Просвещения, согласившись с ролью «апологетического» проекта, приспосабливающегося к секулярному мышлению, то сумерки модерна должна также означать и сумерки подобной теологии[485]

.

Постмодернистский постсекулярный поворот воспринимается как своего рода эмансипация христианской теологии, которая отныне получает свободу развиваться самостоятельно, без постоянной оглядки на секулярную эпистемологию и онтологию[486]. Постмодернистские философы, в свою очередь, видят в теологии «ключевое „пространство сопротивления“ отчуждениям, связанным с тем, что представляется в качестве сингулярного западного модерна»[487]. Отсюда ведет прямая дорога к размыванию границ между теологией и философией и к расширению теологическо-философской дискуссии: светские философы включаются в теологическую рефлексию, а теологи реинтерпретируют ключевые философские понятия в теологическом ключе.

Важно подчеркнуть, что в теологическом подходе к постсекулярности существует развилка, зависящая от того, принадлежат ли авторы к постмодернистской или же к нормативной трактовке постсекулярности. Фактически можно говорить о двух теологических генеалогиях постсекулярности: постмодернистской и нормативной. Их объединяет то, что современная философия стала настолько саморефлексивной, что ей удается преодолевать свою секуляристскую ангажированность и открываться по отношению к религии и теологии. Однако есть и существенные различия.

Теологическая рефлексия, работающая в постмодернистском ключе, движется в сторону достаточно радикального пересмотра соотношения между религией и секулярностью, верой и разумом, философией и теологией и т. д. Она находится в поиске «другой современности» или альтернативных версий современности по ту сторону секулярной и либеральной модели. Теологическая постмодернистская постсекулярность неоднородна, она представляет собой плюралистичное, разрастающееся – и достаточно конфликтное – пространство, простирающееся от «радикальной ортодоксии» Милбанка[488] до духовной деконструкции Капуто[489]

, «теологического поворота» в феноменологии Мишеля Анри и Жана-Люка Мариона[490] и «теологии смерти Бога» Жижека[491].