Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Какое бы направление ни избирали религиозные традиции, движение все время оставалось односторонним; именно религиям приходилось приспосабливаться к политическому модерну. Однако в последние годы подобная односторонняя модель религиозно-секулярных отношений утратила свою убедительность. Ей на смену постепенно приходит другая модель, в рамках которой отношения между политической современностью и религией рассматриваются как взаимные, двусторонние. Этот переход стал возможным благодаря двум основным факторам – социологическому и нормативному. Во-первых, согласно исследованиям социологов, религии продолжают играть важную роль в современном мире вопреки популярным некогда предсказаниям об их неминуемом отмирании в недалеком будущем[499]. Во-вторых, произошел философский и концептуальный сдвиг, поставивший под вопрос нормативную обоснованность и демократическую легитимность секуляризма в качестве квинтэссенции современной политики[500]

. Как результат, сегодняшние дискуссии о соотношении религиозной и секулярной сфер уже не носят односторонний характер. Теперь эти отношения все больше напоминают дорогу с двусторонним движением: как секулярная, так и религиозная сторона, находясь в непосредственном взаимодействии / противодействии, заняты совместной выработкой приемлемых условий сосуществования. Понятие постсекулярного как раз и призвано ухватить эту социологическую и нормативную новизну.

Постсекулярность для православного христианства – гораздо больший вызов, чем для западных церквей. Социологически это объясняется тем, что православные церкви в Восточной Европе пережили внезапное возрождение после падения коммунистического режима, тогда как существование западных церквей было стабильным, им не пришлось сталкиваться с какими-либо резкими потрясениями. Нормативно это связано с тем, что в ситуации политического транзита вопросы взаимоотношения церкви и государства, во многом решенные на Западе, оказались открытыми для обсуждения и переосмысления.

В данной главе речь пойдет о том, как понятие постсекулярности – и в смысле новой эмпирической реальности, и в смысле философской концепции – осмысляется в русском православном контексте. Мы рассмотрим то, как православные богословы пытаются концептуализировать «российскую постсекулярность». Эта концептуализация, как будет ясно ниже, характеризуется стремлением нащупать некую срединную позицию между модерном и антимодерном. Или, если развивать нашу метафору, проложить улицу с двусторонним движением в лабиринте улиц с движением односторонним. Однако постсекулярное в России, о чем речь пойдет в последнем разделе, оказалось под угрозой идеологической инструментализации и использования для оправдания антилиберального поворота к «традиционным ценностям». Это стало возможным в силу очень слабой развитости нормативного измерения российской постсекулярности, являющегося доминирующим в западном контексте.

Постсекулярное и православное богословие

Концепция постсекулярного выросла из эмпирических наблюдений по поводу упадка тезиса о секуляризации, а также из широко распространенного согласия по поводу того, что современные общества переживают «возврат религии». Впрочем, далеко не все исследователи согласны с этим тезисом – некоторые социологи утверждают, что мир сегодня в целом «так же неистово религиозен, как и всегда»[501]

. Однако независимо от критического[502] или одобряющего отношения к тезису о постсекулярном как новой эмпирической реальности[503]

, современные ученые, философы и теологи склонны соглашаться с тем, что подход секулярного публичного дискурса, академической политической философии и социальной теории к религии качественно изменился. Инициирующим моментом этого нового отношения между светской философией и теологией стала личная встреча и дискуссия между немецким философом Юргеном Хабермасом и будущим папой Бенедиктом XVI (на тот момент кардиналом Йозефом Ратцингером) в 2004 году[504]. Под влиянием этого события христианские теологи разных конфессий начали дискуссию о месте религии в политической современности, которая, как кажется, тяготеет к тому, чтобы отбросить свои антирелигиозные установки[505].