Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Однако между хабермасовским и нехабермасовским видением постсекулярного существует очень важное различие: нехабермасовские интерпретации подразумевают более радикальную критику и переосмысление секулярного начала. Что касается Хабермаса, то для него постсекулярное – это, прежде всего, «социологический тезис», он указывает на «современное общество, которое должно считаться с продолжающимся существованием религиозных сообществ и сохранением значимости различных религиозных традиций», а также на «изменившееся самосознание во многом секуляризированных обществ»[517]. Однако, с точки зрения Хабермаса, постсекулярное не подразумевает «генеалогический тезис», поскольку оно не имеет ничего общего с «путями генеалогии современной мысли». Разум по-прежнему «остается секулярным даже в ситуации, описываемой как „постсекулярная“»[518]. Хабермас возражает против размывания различий между верой и разумом, теологией и философией, религиозным и секулярным. «Изменившееся самосознание» постсекулярного общества не подразумевает необходимости переосмысливать или даже ставить под вопрос основания современной секулярности. Короче говоря, Хабермас предлагает предельно сбалансированную интерпретацию постсекулярного. С одной стороны, он признает тот факт, что религия – это не «конфигурация прошлого» и что необходимо плодотворное взаимодействие с религиозными традициями; но с другой – он хочет оставить нетронутыми основания модерных различий между религиозным и секулярным.

Что касается нехабермасовских интерпретаций, то они нацелены на сами основания современного секулярного разума. Они видят в постсекулярности важный поворотный момент в генеалогии современной мысли. С этой точки зрения постсекулярное – важнейшая составляющая постмодернистского поворота, суть которого в переосмыслении ключевых предпосылок Нового времени, одной из которых является отвержение религии и отстраивание всего фундамента мысли на противопоставлении себя архаичной вере прошлого[519]. Переосмысление ключевых предпосылок секулярного модерна подразумевает критическое вопрошание по поводу тех самых разграничений, которые Хабермас предпочел бы оставить нетронутыми – между верой и разумом, религиозным и светским, философией и теологией.

Размывание границ между теологией и философией ведет к возникновению новых, можно сказать «гибридных», форм теологическо-философской рефлексии. Постсекулярные философы рассматривают религию как «ключевое „место сопротивления“ тем отчуждениям, которые связываются с западной современностью (singularly Western modernity)»[520]

. Некоторые авторы даже называют этот процесс «заражением философии теологическим мышлением» или «теологизацией философии»[521]. Светская философия начинает рефлексировать по поводу своей «секулярной предвзятости» и открывается по отношению к религии; теология, в свою очередь, воспринимает это как шанс вернуться в философию и социальную теорию, но уже на своих собственных основаниях[522]. Постсекулярный поворот воспринимается как подходящий момент для эмансипации христианской теологии, которая отныне получает свободу говорить на своем собственном языке без постоянной оглядки на секулярную эпистемологию и онтологию

[523]. Самый яркий пример подобного движения – «радикальная ортодоксия» Джона Милбанка и его единомышленников[524]. Однако здесь необходимо отметить, что пространство теологическо-философской постсекулярности далеко не однородно: это плюралистическое, разрастающееся конфликтное поле, простирающееся от «радикальной ортодоксии» Джона Милбанка[525]

и духовной деконструкции Джона Капуто[526] до теологического поворота в феноменологии Мишеля Анри и Жана-Люка Мариона[527] и «теологии смерти Бога» Славоя Жижека[528].

Большинство нехабермасовских интерпретаций рассматривают постсекулярность не просто как отказ от антирелигиозных предрассудков секулярного модерна, но как переосмысление самого секулярного разума вплоть до возможности выйти за пределы секулярной современности в сторону каких-то новых, альтернативных версий этого самого модерна. Подобная «сильная версия» постсекулярности, подразумевающая не изменение направления движения (от одностороннего к двустороннему) внутри строго фиксированной структуры «религиозное / светское», но более радикальное переформатирование самих оснований этой структуры, оказывается в православной оптике чрезвычайно привлекательной, учитывая свойственное православной традиции критическое отношению к современности. Неудивительно, что именно это нехабермасовское прочтение постсекулярности было воспринято и получило развитие в русском философском и богословском контексте.