– Если будете голосовать, – говорю я, уплетая сэндвич, – вряд ли кто-то встанет на мою сторону.
– За тебя выступает Хильди, – говорит Иван. – А в Фарбранче это дорогого стоит – дороже, чем следовало бы. – Он умолкает и проглатывает свой кусок. – Да и люди здесь живут добрые, славные. Мы и раньше кой-кого из Прентисстауна принимали. Правда, давно это было, в лихие времена.
– В войну? – спрашиваю я.
Иван пристально смотрит на меня, прощупывая Шумом и пытаясь понять, что мне известно.
– Ага. В войну, – соглашается он.
Он обводит взглядом склад – вроде бы непринужденно, только я-то знаю, он смотрит, нет ли кого поблизости. Потом снова поворачивается и упирается в меня взглядом. Очень пытливым взглядом.
– И потом, не все жители Фарбранча думают одинаково.
– О чем? – спрашиваю я. Мне совсем не нравится жужжание его Шума.
– О прошлом. – Он говорит тихо, сверля меня взглядом и нагибаясь все ближе.
Я немножко пячусь:
– Да что вы такое говорите?
– У Прентисстауна еще есть союзники, – шепчет он. – Только они прячутся в самых неожиданных местах.
В Шуме Ивана начинают проступать картинки: совсем маленькие, как будто он не хочет, чтобы их увидели другие. Постепенно я вижу их все ясней: что-то яркое, что-то мокрое, что-то быстрое, солнце светит на красн…
– Щенята! Щенята! – доносится из угла пронзительный лай Манчи.
Я подскакиваю на месте, и даже Иван в испуге отшатывается. Картинки быстро исчезают. Манчи продолжает лаять, и на меня обрушивается целый шквал хихиканья. Я оборачиваюсь.
Сквозь дырку в стене на нас смотрят несколько ребятишек, они улыбаются и подталкивают друг друга к дырке.
Показывают пальцем. На меня.
Какие же они маленькие. Крохи
Нет, да вы только
– А ну брысь отсюда, паразиты! – прикрикивает на них Иван. В его голосе и Шуме уже звучит смех, а от прежних картинок не осталось и следа.
С улицы доносится визг, и дети бросаются врассыпную.
И все, их больше нет.
Как будто и не было. Как будто я их выдумал.
– Щенята, Тодд! – лает Манчи. – Щенята!
– Знаю, – говорю я и чешу его за ухом. – Знаю.
Иван хлопает в ладоши:
– Ну пообедали, и хватит. Пора за работу.
Прежде чем уйти на свое место, он бросает на меня последний многозначительный взгляд.
– Что это вообще было? – говорю я Манчи.
– Щенята, – бормочет пес, тыча мордой мне в ладонь.
А потом начинается день, и проходит он примерно так же, как утро. Я подметаю, подметаю, на склад заглядывают люди, потом мы прерываемся, чтобы попить воды (Иван больше ничего не говорит), и я снова подметаю.
Какое-то время я раздумываю над тем, что нам делать дальше. Да и
И если да, то стоит ли мне оставаться?
И нужно ли мне их предупредить?
В животе жжет всякий раз, когда я думаю о дневнике, поэтому я все время меняю тему.
Проходит целая вечность, и солнце начинает садиться. Подметать в этом дурацком сарае больше нечего. Я прошел его от края до края несколько раз, сосчитал все корзины, пересчитал, даже попробовал залатать дырку в стене, хотя никто и не просил. Сколько занятий, оказывается, можно найти, когда тебя запирают в сарае!
– Неужели? – говорит внезапно выросшая из ниоткуда Хильди.
– Нельзя так подкрадываться к людям, – бурчу я. – Вас, бесшумных, и за метр не услышишь!
– Франсиа приготовила вам с Виолой ужин. Сходи домой, подкрепись.
– Пока у вас будет собрание?
– Да, щенок, пока у нас будет собрание, – отвечает Хильди. – Виола уже дома, твою порцию небось доедает.
– Кушать, Тодд! – лает Манчи.
– Тебе тоже кой-чего приготовили, песик, – говорит Хильди, нагибаясь к нему.
Он тут же плюхается на спину – ну никакой гордости у собаки!
– Так о чем будет собрание? – спрашиваю я.
– О новых переселенцах, которые скоро прибудут. Это важная новость. – Она переводит взгляд с Манчи на меня. – Ну и вас представим народу конечно же. Надо свыкнуться с мыслью, что вы теперь живете у нас.
– А нас на собрание
– Люди боятся неизвестного, щенок, – говорит Хильди, вставая. – Как только вы познакомитесь, все устроится.
– Нам разрешат остаться?
– Думаю, да! Если вы сами захотите.
На это я ничего не отвечаю.
– Ступайте пока в дом, – говорит Хильди. – Я зайду за вами, когда придет пора.
Я киваю, она машет мне на прощание и идет к выходу через склад, в котором теперь стоит почти кромешная тьма. Я отношу метлу на место и прислушиваюсь: отовсюду доносится Шум мужчин и тишина женщин, стекающихся на собрание со всего города. Чаще всего в Шуме встречается слово Прентисстаун
, а еще мое имя, Виолино и Хильди.И вот что я замечаю: хотя в мыслях мужчин чувствуются страх и опаска, явной враждебности там все же нет. Вопросов много, это да, а вот свирепого гнева, который обуревал Мэтью Лайла, я не вижу.
Так что все может быть. Вдруг дела не так уж плохи?
– Пошли, Манчи! – говорю я. – Недурно бы перекусить.
– Перекусить, Тодд! – вторит он, скача за мной по пятам.
– Интересно, как прошел день у Виолы…