Поступь хаоса

Негде. Спрятаться негде.

Теперь решать моему ножу. Пусть даже он ничего не стоит против мачете.

– Тодд? – доносится из-за спины.

– Не бойся, Манчи, – говорю я. – Все будет хорошо.

Откуда мне знать, вдруг он поверит?

Мэтью почти рядом.

Я стискиваю нож.

Мэтью останавливается в метре от меня – так близко, что я вижу блеск его глаз.

– Джессика, – говорит он.

И замахивается мачете.

Я откидываюсь назад, заношу нож, собираю в кулак всю волю…

Но Мэтью мешкает…

Мешкает…

Я узнаю это замешательство…

И не теряю ни секунды.

Быстро помолившись – только бы они не были сделаны из той же резиновой дряни, что и канаты моста, – я одним движением перерезаю несколько веревок, скрепляющих вязанки силоса. Остальные веревки тут же рвутся, не выдержав тяжести, а я закрываю голову руками и как можно глубже вжимаюсь в закуток.

Гул, удар, «Ох!» от Мэтью, и я поднимаю глаза: его с головой завалило вязанками, только сбоку торчит рука, мачете валяется на полу. Я отшвыриваю его ногой и оглядываюсь по сторонам в поисках Манчи.

Он спрятался в темном углу за упавшими вязанками. Подбегаю к нему.

– Тодд? – говорит он. – Хвостик, Тодд?

– Манчи!

Вокруг темно, хоть глаз выколи, и мне приходится сесть на корточки. Хвост Манчи стал короче на две трети, всюду кровища, но – благослови Бог моего пса! – он все еще пытается им вилять.

– Ой, Тодд?

– Все хорошо, Манчи, – говорю я, плача в голос от радости, что ему оттяпали только хвост. – Мы тебя живо подлатаем.

– Ты, Тодд?

– Я цел, – отвечаю, гладя его по голове.

Манчи прикусывает мою руку, но я не злюсь: это он от боли.

Он лижет укушенное место и кусает снова.

– Ой, Тодд!

– Тодд Хьюитт! – Женский голос со стороны главных ворот.

Франсиа.

– Я здесь! – кричу, вставая. – Все нормально. Мэтью сошел с ума…

Но она меня не слушает.

– Тебе надо спрятаться, щенок, – быстро произносит Франсиа. – Тебе надо…

Она умолкает, замечая под вязанками Мэтью, и тут же начинает их растаскивать.

– Что случилось? – Стащив одну с лица Мэтью, Франсиа проверяет, дышит ли он.

Я показываю на мачете:

– Вот что.

Франсиа смотрит на мачете, потом долго смотрит на меня, и по ее лицу ничего нельзя понять. Я не знаю, жив Мэтью или нет, и никогда не узнаю.

– На нас напали, щенок, – говорит она.

– Что?!

– Мужчины. Прентисстаунцы. Тот отряд, который за вами гнался. Они напали на деревню.

Сердце вываливается у меня из ботинок.

– О нет, – выдавливаю я. – О нет!

Франсиа все еще смотрит на меня, и только Богу известно, о чем она думает.

– Не отдавайте нас! – снова пятясь, кричу я. – Они нас убьют!

Франсиа хмурится:

– Что ж я за человек, по-твоему?

– Не знаю, – честно отвечаю я. – В том и вся беда.

– Я никому тебя не отдам. Честное слово. И Виолу тоже. Если уж на то пошло, на собрании все только и думали, как защитить вас от того, кто почти наверняка за вами пожалует. – Она смотрит на Мэтью. – Жаль, одного обещания мы не сдержали.

– Где Виола?

– У меня дома, – отвечает Франсиа, опять всполошившись. – Идем, тебя надо спрятать.

– Стойте.

Я протискиваюсь между вязанками и стеной к Манчи. Он все еще сидит в углу и лижет хвост.

– Сейчас я возьму тебя на руки. Ты только не кусайся очень сильно, хорошо?

– Хорошо, Тодд! – отвечает он, поскуливая от каждого движения больным хвостом.

Я нагибаюсь и поднимаю его к груди. Он взвизгивает, хватает меня зубами за руку и тут же лижет укушенное место.

– Ничего, дружок, – говорю я, стараясь нести его как можно бережней.

Франсиа ждет меня у ворот склада, и мы вместе выходим на главную улицу.

Всюду носятся люди. Мужчины и женщины с винтовками бегут к садам, а остальные загоняют домой детей (вот они, опять!). Где-то вдали раздаются выстрелы и крики.

– Где Хильди?! – ору я.

Франсиа не отвечает. Мы подбегаем к ее крыльцу.

– Что с Хильди? – снова спрашиваю я, когда мы поднимаемся по ступенькам.

– Она сражается, – не глядя на меня, говорит Франсиа. – Ее ферма первой попалась им на пути. Тэм встретил их один.

– О нет! – повторяю я как дурак. Можно подумать, от моих «о нет!» есть какая-то польза.

Виола слетает по лестнице нам навстречу.

– Почему так долго? – спрашивает она чересчур громким голосом, непонятно к кому обращаясь. Завидев Манчи, она охает.

– Тащи свои пластыри, – говорю я. – Ну те, крутые.

Виола кивает и снова убегает наверх.

– Сидите здесь, понятно? – говорит Франсиа. – Что бы ни случилось, не выходите на улицу.

– Но нам надо бежать! – кричу я, ничего не понимая. – Нам нельзя здесь оставаться!

– Нет, щенок, – говорит Франсиа. – Если вы нужны Прентисстауну, этой причины нам уже достаточно, чтобы вас им не отдать.

– Но у них ружья…

– У нас тоже, – перебивает меня Франсиа. – Жалкому отряду прентисстаунцев не взять нашу деревню.

Виола уже несется по ступеням, на бегу роясь в сумке.

– Франсиа… – говорю я.

– Сидите здесь и не высовывайтесь, – отрезает она. – Мы вас защитим. Обоих.

Она пристально смотрит на нас, как бы убеждаясь, что мы все поняли, а потом уходит – защищать свою деревню.

Секунду или две мы пялимся на закрытую дверь, потом Манчи снова начинает скулить, и я ставлю его на пол.

Виола достает квадратный пластырь и маленький скальпель:

– Не знаю, действует ли эта штука на собак.