Поступь хаоса

– «Мэр хочет захватить Фарбранч и остальные города. Мы с Киллианом попытаемся ему помешать, но остановить его мы не сможем. Фарбранч в опасности, ты должен предупредить людей! Всегда, всегда, всегда помни, что мы любим тебя как родного сына. И нам очень тяжело бросать тебя на произвол судьбы, это самое страшное испытание в нашей жизни. Бог даст, мы еще свидимся, но сначала ты должен как можно скорее добраться до Фарбранча, ты должен их предупредить! Бен». – Виола поднимает взгляд. – Последние слова подчеркнуты.

– Знаю.

Мы целую минуту молчим. В воздухе висит чувство вины – наверное, мое.

Потому что откуда мне знать, что чувствует бесшумная девчонка?

– Это я, – говорю, – я во всем виноват.

Виола молча перечитывает записку.

– Они должны были сказать тебе! Знали ведь, что ты не умеешь…

– Если б сказали, прентисстаунцы прочли бы мой Шум и узнали, куда я бегу, – возражаю я. – У меня даже форы бы не было. – Я заглядываю в глаза Виолы и сразу отвожу взгляд. – Просто я должен был сразу дать книжку тому, кто умеет читать. А Бен… он хороший. – И уже тише добавляю: – Был.

Виола складывает карту и отдает мне. Я бережно засовываю листок под обложку дневника.

– Я могла бы его прочесть, – говорит Виола. – Ну, дневник твоей мамы. Если хочешь.

Я встаю к ней спиной и прячу дневник в рюкзак:

– Нам надо идти. И так много времени потеряли.

– Тодд…

– За нами гонится целая армия. Не до чтения!

Итак, мы снова в пути – бежать надо как можно дольше и как можно дальше, но когда встает солнце – медленное, ленивое и холодное, – мы валимся с ног от недосыпа (ведь мы целый день трудились), и никакая армия не заставит нас бежать. Самое большее, на что мы способны, быстро идти.

И мы идем. Идем все утро. Дорога по-прежнему пролегает вдоль реки, как мы и надеялись, а местность вокруг становится ровней: огромные травянистые поля тянутся к низким холмам вдалеке, за которыми начинаются холмы повыше и – по крайней мере, на севере – горы.

Дикая природа. Никаких тебе заборов, возделанных полей или других признаков человека, кроме самой дороги, по которой мы шагаем. С одной стороны, это хорошо, а с другой – очень странно.

Раз истребили не всех жителей Нового света, то где они?

– Думаешь, это нормально? – спрашиваю я Виолу, когда мы одолеваем очередной пыльный поворот. Впереди ничего, кроме еще нескольких пыльных поворотов. – Думаешь, мы выбрали правильную дорогу?

Виола задумчиво выдувает воздух.

– Мой папа всегда говорил: «Только вперед, Виола, только вперед и вверх!» – улыбается она.

– Только вперед, – повторяю я.

– Вперед и вверх.

– А какой он был? – спрашиваю я. – Твой па?

Виола смотрит на дорогу, и я замечаю на ее лице легкую улыбку.

– Он пах свежим хлебом, – говорит она и молча уходит вперед.

Утро сменяется точно таким же днем: мы бежим, если можем, быстро идем, если не можем бежать, и отдыхаем, когда совсем невмоготу. Река по-прежнему гладкая и спокойная, как и зелено-коричневый пейзаж вокруг. Высоко в небе парят синие ястребы, выслеживающие добычу, но других признаков жизни нам не попадается.

– Какая пустая планета, – говорит Виола, когда мы останавливаемся на быстрый перекус возле естественной запруды.

– Да нет, живности тут хватает, ты уж поверь, – бормочу я, поедая сыр.

– Да я верю. Просто мне теперь ясно, почему сюда стремятся переселенцы: здесь полно плодородных земель. Людям есть где построить новую жизнь.

– Люди могут ошибаться, – возражаю я.

Виола потирает шею и смотрит на Манчи, который нюхает края запруды – видно, почуял древесных ткачей, живущих на дне.

– А почему вы становитесь мужчинами в тринадцать? – вдруг спрашивает Виола.

– Чего? – удивленно переспрашиваю я.

– Ну в этой записке говорится, что все ждут, пока последний городской мальчик станет мужчиной. Зачем ждать?

– Ну так уж повелось в Новом свете. Вроде в Писании так сказано. Аарон вечно говорил, что тринадцатый день рождения символизирует день, когда ты вкушаешь от древа знаний и познаешь грех.

Виола удивленно смотрит на меня:

– Ничего себе! Довольно жестоко, нет?

Я пожимаю плечами:

– Бен объяснял иначе: у маленькой кучки людей на такой большой пустой планете нет времени на детство. Нужны взрослые. В тринадцать лет у тебя появляются настоящие обязательства. – Я швыряю в запруду камень. – А вообще не спрашивай. Тринадцать лет и тринадцать, я не знаю почему! Тринадцать циклов по тринадцать месяцев.

– Тринадцать месяцев?! – Виола вскидывает брови.

Я киваю.

– Но в году же только двенадцать месяцев!

– А вот и нет. Тринадцать.