Поступь хаоса

– А мы, тупые фермеры, в благодарность за это расцелуем вас в мягкое место, так? – Мой Шум вовсю гудит от злости, и слова в нем звучат совсем другие.

– Вот именно! – Виола тоже повышает голос. – Смотрю, возвращение к средневековым методам вам очень помогло, а? Когда мы прибудем, вы узнаете, как правильно строить колонии!

– До тех пор еще семь месяцев, успеешь увидеть, как здесь живут!

– Тодд!

От лая Манчи мы оба подпрыгиваем на месте, а он вдруг бросается вперед по дороге.

– Манчи! – ору я ему вслед. – А ну вернись!

И тут мы оба слышим это.

22

Уилф и море Штук

Странно, в Шуме почти нет слов: он переваливается через вершину холма впереди нас и катится вниз единой волной – из легиона голосов, поющих одно и то же.

Да-да.

Мы слышим пение

.

– Что это? – спрашивает Виола, напуганная не меньше моего. – Это ведь не армия? Они же не могли нас опередить?

– Тодд! – лает Манчи с вершины небольшого холмика. – Коровы, Тодд! Большие, Тодд!

Виола разевает рот:

– Большие коровы?!

– Не спрашивай, – говорю я и бегу на холм.

Потому что звук…

Как бы его описать?

Такой звук должны издавать звезды. Или луны. Но не горы. Слишком он зыбкий для гор. Как будто одна планета поет другой высоким натянутым голосом из тысяч голосов. Они начинают с разных нот и заканчивают другими разными нотами, но все свиваются в один сплошной канат звука – грустный и в то же время не грустный, быстрый и одновременно медленный, – и все они поют одно слово.

Только одно.

Наконец мы взбегаем на вершину холма. Перед нами расстилается широкая долина. Река обрушивается в нее водопадом, а потом пронзает насквозь, точно серебряная жилка скалу. И всю долину, от края до края, заполоняют переходящие через эту реку звери.

Звери, каких я в жизни не видел.

Они огромные, метра четыре высотой, и покрыты лохматой серебристой шерстью. С одной стороны у них толстый пушистый хвост, а с другой – изогнутые белые рога, торчащие прямо изо лба. Массивные тела, длинные шеи до самой земли и странные толстые губы, которыми они прямо на ходу объедают кусты и пьют речную воду. Их тысячи, куда ни кинь взгляд – всюду они, и их Шум поет одно слово, вразнобой и на разные лады, но это слово связывает всех их в единое целое.

– Здесь,

– вслух говорит Виола. – Они поют Здесь.

Да, они поют Здесь. Весь их Шум состоит из этого слова.

Я здесь.

Здесь и сейчас.

Здесь и вместе.

Только здесь имеет значение.

Здесь.

Это…

Можно я скажу?

Это похоже на песню семьи, в которой все всегда хорошо и каждый чувствует себя частью целого – для этого нужно только петь и слышать друг друга. Это песня, которая всегда с тобой. Если у тебя есть сердце, она его разбивает, а если твое сердце уже разбито, она лечит.

Это…

Ух!

Я смотрю на Виолу; она прикрыла рот рукой, в глазах стоят слезы, но я замечаю ее улыбку.

– Пешком вы недалеко уйдете, – вдруг говорит чей-то голос слева от нас.

Мы резко разворачиваемся, я хватаюсь за нож. На узкой проселочной дороге стоит пустая телега, запряженная двумя быками, а в ней сидит человек с отвисшей челюстью – он словно открыл рот и забыл его закрыть.

Рядом лежит дробовик – как бы просто так.

Откуда-то издалека доносится лай Манчи:

– Коровы!

– Телеги они обходят стороной, – говорит человек, – но на своих двоих к ним лучше не соваться. Задавят как пить дать.

И снова он забывает закрыть рот. Его Шум, если попробовать разобрать его за гулом стада, говорит примерно то же, что и губы. А я так сильно пытаюсь не думать о многом, что голова уже раскалывается.

– В общем, если хотите, я вас подвезу.

Человек поднимает руку и показывает на дорогу впереди, исчезающую под ногами диковинных зверей. До сих пор мне как-то и в голову не приходило, что они мешают нам пройти, но теперь-то я понимаю: идти сквозь них – самоубийство.

Я поворачиваюсь к незнакомцу, чтобы хоть что-нибудь сказать, – так будет проще уйти.

Но тут происходит нечто удивительное.

Виола смотрит на человека и сообщает:

– Меня звать Хильди. А это Бен.

– Чего? – От удивления я почти лаю, как Манчи.

– Уилф, – говорит незнакомец Виоле, и только через секунду до меня доходит, что он назвал свое имя.

– Здорово, Уилф! – приветствует его Виола чужим голосом.

Откуда он только взялся? Виола тянет, съедает, искажает звуки – с каждым словом все сильней и заметней.

Ее манера речи все больше начинает смахивать на говор Уилфа.

– Мы оба родом из Фарбранча. А ты откуда будешь?

Уилф тычет большим пальцем назад:

– Из Барвисты. Путь держу в Брокли-фоллз – за едой, вестимо.

– От и славно! – говорит Виола. – Мы тоже в Брокли-фоллз.

Сейчас у меня точно голова взорвется. Я зажимаю ее руками, пытаясь не выпустить наружу Шум, не выплеснуть в мир все страшное и непонятное, что с нами происходит. К счастью, вокруг на разные лады звучит слово здесь, и мы как будто плаваем в этом звуке.

Уилф пожимает плечами:

– Дык залезайте!

– Давай, Бен, – говорит Виола, подходя к телеге и закидывая на нее сумку. – Уилф подвезет нас прямехонько до места.