Наутро приехал Боря, как ласково мы все его называли. Похмельные Ети не смогли выйти на сцену. Иванова сидела в подвальчике с мокрой тряпкой на голове и умоляюще мычала:
– Петровна, пойди к нему! Сделай все, о чем он попросит. Я не смогу… Возьми с собой Сашку и Хокина. Розгин уже в звуковой. Скажи Лисовскому, что я заболела.
– Ладно, не переживай. С тебя «Мартини».
– Да хоть два…
Надо сказать, что я тоже была не в лучшей форме. Вчерашнее вино еще не выветрилось из меня, я замечталась далеко за полночь.
Ничего, ничего… Я скромно вышла на сцену и встала справа от центра, ближе ко второй кулисе.
– Эй, кто-нибудь! – тоскливо звал Борис Моисеев.
– Я здесь… – жалобно отозвалась я, – Что будем ставить?
– Привет! Ты кто?
– Петровна, осветитель.
– А с декором как быть?
– Сейчас все устроим. Что необходимо?
Борис был настолько прост в общении и компетентен в сценических вопросах, что я вся наполнилась ответной профессиональной солидарностью. Всегда приятно работать с человеком, который точно знает, чего хочет.
– Надо бы пару колонн, подставочек, сзади – балдахин с подсветкой из двух цветов – красной и синей. Можно?
Я вспомнила, что у нас недавно появились дивные белые колонны из премьерного спектакля «Месяц в деревне», трогать которые было категорически запрещено. За них рьяно отвечали монтировщики сцены, но для Бори я уже была готова на все.
– Можно. Сейчас все будет! – уверенно сказала я.
Я вызвала на сцену двоих помощников и вежливо заставила вынести все необходимое. Они вяло роптали, но кто же будет со мной спорить?
Тем временем, силы медленно покидали меня. Я приземлилась на принесенную кем-то подставку, прямо посередине сцены, подперла кулаком тяжелую голову. Ни дать, ни взять – Аленушка на пруду. Напротив меня, в зале, где-то на десятом ряду, сидел Боря и контролировал происходящее. Я передавала его указания на более доступном языке Хокину и Сашке.
Через полтора часа все было готово. Боря все еще находился в зале, наблюдая за установкой звукового оборудования и репетицией балета. Я тихонечко подсела рядом, боясь вызвать его неудовольствие. Но то состояние «невесомости», в котором я пребывала, значительно облегчало возможность контакта между Борей и мной. Поэтому я осмелела и спросила:
– Тебе нужен хороший осветитель?
– Нет, я сам все делаю, – не обидевшись на «ты», ответил он.
– Тогда, может, администратор или еще кто? Недорого?
– Да нет. Я все сам… Уже привык. Знаешь что? Будешь в Москве, заходи. Что-нибудь придумаем.
Эх! Опять двадцать пять! Снова глубоко внутри шевельнулась тревожная струна ожидания. Буду ли я в Москве?
– Спасибо, Боря, – я благодарно пожала ему руку.
Мне вдруг так страстно захотелось выпить, что я решила с этим не откладывать. За моей спиной, в окне звукорежиссерской, угадывался добрый, ласковый взгляд Розгина. А не выпить ли нам с ним пива? Тем более, что до концерта оставалось целых пять часов!
Решено. Я быстро умчалась наверх, и уже оттуда, через обширное окно, увидела плывущего мимо нагло установленных мною колонн господина Лисовского.
– Здрасьте! – поприветствовал он Моисеева.
– Добрый день, – просто ответил Боря.
Я с интересом наблюдала за происходящим. Сможет ли Валя отнять колонны у Моисеева? Мой взгляд был перехвачен Лисовским. Он смутно улыбнулся, предупреждая меня о грядущей буре.
– Ты чего там делаешь? – закричал он на весь зрительный зал, игнорируя присутствующих, – Где Иванова? Кто поставил колонны? Ты?
Я внезапно икнула, что было воспринято им как полное согласие по всем вопросам.
– Зайдешь попозже. А вообще, молодец! Быстро управилась.
Фу-у! Пронесло. Есть повод и перерыв для пива.
– Алик, пиво есть?
– Есть, – быстро ответил он.
– Какое счастье! Наливай.
И как это бывает только с похмелья, после пятой или шестой пропущенной рюмки, размером со стакан, меня потянуло в глубокий безмятежный сон.
– Слушай, Розгин, я тут посплю у тебя часок? Вот здесь, на банкетке? А ты никому меня не показывай.
– Спи. Я разбужу, если что.
Дело в том, что спать в театре было в порядке вещей. Люди подчас находились здесь круглосуточно, уставали, засыпали, просыпались, работали дальше. Поэтому уснуть на банкетке у Розгина, прямо за звуковым пультом под увесистой деревянной коробкой с пожарным шлангом, было делом само собой разумеющимся. И я уснула…
Через некоторое время туда же пришел Евгений, звукорежиссер Моисеева. Они легко познакомились с Аликом. Розгин попросил его не удивляться моей спящей персоне, и они принялись выставлять дорожки, микшера, налаживать звук для концерта. А еще через час, когда сон мой стал по-настоящему глубок, на сцену вышел Боря и предложил «прогнать» несколько номеров в качестве репетиции. Все шло по плану, но Борю постоянно не устраивал один момент:
– Женя, в чем дело? Все очень тихо… Я сам себя не слышу! Так будет и во время концерта? Ребята, звуковики! Я ничего не слышу!
– Боря, я не могу громче… – Женя осторожно посмотрел на мою спину. – Здесь люди спят!
Но звук, конечно, прибавил.