Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Впрочем, в городе происходило и другое, почти невероятное! Страж ПВО, он же станционный контролер Барезель, дважды кончал с собой. Без противовоздушной обороны жизнь потеряла для него всякий смысл. И поскольку его намерение покончить с собой было вполне серьезно, он вынужден был совать голову в петлю дважды, так как в первый раз веревка оборвалась. Поначалу никто не хотел этому верить, да и не до того было: у каждого своих забот хватало с избытком, но в конце концов поверить пришлось, и кое-кто даже нашел позицию Барезеля достойной и благородной.

Досталось и местному группенлейтеру Галсу Смартоху. Этого застукали уже в штатском. Было сочтено, что в минувшие годы он слишком часто появлялся в коричневой форме, во многих местах, к тому же незвано-непрошено. Сочли также, что холодная ванна в реке ему не помешает. Слишком уж она холодна, заметил Смартох, за что ему такое? Тут и возник разговор о деньгах. Они были при нем, в пухлом портфеле. Служители ванн разделили содержимое между собой. Это была незаслуженная жестокость по отношению к Гансу Смартоху, и он попытался смягчить ее, решив ускользнуть, но тут спохватились насчет бумажника. Может, все бы и кончилось благополучно, если бы Смартох, собравшись с духом, не швырнул бумажник в воду таким движением, будто стоял на подмостках. В прошлом он так часто вскидывал руку, что впридачу к привычному жесту у него невольно вырвалось громкое восклицание: «айль итлер!»

Как, это восклицание, да еще тугой бумажник, брошенный в воду! Пусть же негодяй следует за ним! Прыгнули двое. Но первым не Смартох, местный группенлейтер, а Вольдемар Мюллер, старший подручный у стекольщика, пытавшийся искусным нырком спасти бумажник. Смартох же бросился вслед и поплыл к другому берегу. Мюллер был в бешеном восторге, так как в бумажнике оказалась припрятанной добрая тысяча марок. Неплохое вознаграждение за холодную ванну, подумаешь, ванна, все высохнет! Спустя несколько дней по городу разнесся слух, что Мюллер скончался от воспаления легких.

Кнут и Карл обсуждают последние события вечером, накануне вступления в городок Красной Армии. Кнуту и смешно и грустно. Но дезертир говорит:

— Вы еще не умеете пользоваться свободой. Этому надо сперва поучиться.

Ночью по улицам громыхали танки; танки, и пушки, и тяжелые грузовики. Война кончилась.

А Кнут, как и каждый день, сел за работу. Карл ушел из дому спозаранку, нарядившись в старую форму без погон. Руки его огрубели и заскорузли, лицо выглядело изможденным. Большого дохода плетение корзин им не приносило.

За работой, которая давно уже не мешала течению мыслей. Кнуту легче было общаться с Иоганной, которая за последние недели уходила от него все дальше и дальше. И вот двадцать девятого апреля 1945 года представилась ему возможность славно потолковать с Иоганной, да еще вовлечь в разговор и покойного сына Эмиля.

Долго вспоминает он вместе с ними последний день, день окончательного прощания с Эмилем. В тот вечер, сидя па кухне, они в который раз играли в подкидного. Кнут хорошо помнит, как Эмиль покачивал головой: что за ребячьи выдумки, почему вдруг подкидной? То была Кнутова идея, и она оказалась удачной, ведь за игрой печаль приглушается, а долгие годы, прожитые втроем, сжимаются до часа, который им еще предстоит пробыть вместе. Было время, с ними играл маленький Эмиль, он едва удерживал карты в ручонках, теперь играет солдат, Эмиль Яннинг, которому Кнут всегда был отцом, которого всегда любил отеческой любовью.

Кнут Брюммер плетет корзину из лущеных прутьев, на этот раз узор сложный, не обойтись без штекера и инструментов; когда корзина будет готова, он ее еще отбелит. Скоро дезертир, верно, уйдет своей дорогой, такого не удержишь. слишком он неуемный. И корзину, получись она удачно, можно будет подарить ему на память.

Воспоминания, картины прошлого, люди, их речи, какие-то запахи. Иные картины, иные люди и воспоминания. Целый мир, наполненный людьми и событиями. Целый мир…

А свет на делянке дикого тмина такой зеленый, что даже лица дезертира, Иоганны и Эмиля кажутся зелеными. Вон ползет еще кто-то, у него горб, он из всех самый маленький, но в то же время самый главный, он тут повелевает: что кому говорить, что делать — странный какой ребенок! Ему подчиняются взрослые. Стоит ему рассмеяться, и все хохочут, когда же он предостерегающе прикладывает палец к губам, все умолкают. Порой Кнуту кажется, что дезертир и Эмиль сливаются воедино, их уже не различишь, и тогда кто-нибудь исчезает и остается один — когда Эмиль, а когда дезертир. И Иоганна начинает смеяться, она подходит к маленькому горбуну, треплет его волосы. Оттуда, где обрываются заросли тмина, доносится брань управляющего, треск выстрелов, это сам господин барон идет на охоту стрелять косулю, оленя, зайцев, уток и прочее зверье. Пусть себе. Здесь, в зарослях тмина, власть его упразднена, власть вручается маленькому горбуну, барона здесь просто не замечают. Да и кто станет обращать на него внимание, когда всем распоряжается только он. Но тух раздается голос Иоганны: