Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

И конечно же, я встретил лесника. Как всегда подозрительно, посмотрел он на меня, но у него была другая забота — его мопед, выплевывая голубые облачка дыма, вихлялся на песчаной почве, заросшей вересняком, и норовил врезаться в ближайшее дерево. Потому лесник должен был глядеть в оба, ибо дороги там узкие, они непонятным образом петляют то вокруг одного, то вокруг другого дерева и нередко кончаются в песчаной яме.

Я вежливо поздоровался с ним и подумал: хорошо бы запретить такими вот зловонными трещотками нарушать тишину леса. Потом отправился дальше, ни разу не обернувшись. Не прошел я и ста шагов, как услышал тявканье Плутона. Я обмер от ужаса, ведь, как я уже говорил, Плутон никогда не лаял в лесу. Случалось, он слегка повизгивал, например когда загонял на дерево белку. Мог и поворчать, это он делал обычно, найдя в зарослях сосняка старую лисью нору, но от лая воздерживался.

А тут вдруг… Я не знал, как мне быть. С одной стороны, я, естественно, хотел броситься к Плутону, хотел посмотреть, что за редкого зверя он там вспугнул, а с другой — нельзя было выпустить из виду лесника. Стоит ему только услышать… и я пропал, ведь он-то знает всех собак на шесть деревень в округе. Сначала я заметался туда-сюда, но потом все же остановился и взял себя в руки. В лесу было тихо, так тихо, что даже в ушах звенело, и казалось, ты совсем один в этом бесконечно большом мире. Я уж было подумал, что то была ложная тревога, когда Плутон снова тявкнул раз-другой, но теперь уже злобно, отрывисто, и в лае его прозвучали высокие резкие ноты. Не успел я испугаться, как опять услышал треск мопеда. Лесник, наверно, только что выбрался из ямы, должно быть, эта извивающаяся дорога настолько поглощала его внимание, что он ничего не замечал.

Даже хорошо, подумал я, что от этих мопедов так много шуму-треску. Ударь сейчас рядом с лесником молния, и он решит, что это попросту искра зажигания. А больше я уже ни о чем не думал, я сорвался с места и бросился в направлении, откуда доносился лай Плутона. Теперь я был уверен, что лесник ничего не слышал.

Наконец я очутился на какой-то просеке, слева поднимался высокоствольный лес с его нагретыми солнцем соснами, справа раскинулся заповедник, тут я знал каждый кустик. Заповедник этот — сплошной обман. Продираешься через стоящие вплотную друг к другу деревья высотой в человеческий рост и, пройдя сто метров, думаешь: лесу конца не будет. Но не успеешь оглянуться, как начинается спуск в старый, заброшенный гравийный карьер, ты теряешь почву под ногами, скользишь, спотыкаешься, падаешь, чего доброго, катишься кубарем и приходишь в себя метров через десять внизу, на дне котлована, скорее всего, в кустах дрока, или в луже, или даже на иголках какой-нибудь искривленной сосенки. Ими-то и кишит все здесь внизу, этот низкорослый сосняк и покрывает холмистую местность, только кое-где оставляя свободным желто-красное пятно гравия. Но самой глубокой точки котлована он не достигает, там растет пушица с жесткими стеблями, а в июне она цветет белыми хлопьями пуха. В прошлом году, когда Плутон был еще маленьким и игривым, одна такая пушинка попала ему в нос. Три дня он чихал и фыркал. И с тех пор избегал этих мест. А сегодня все же залез сюда.

Ну, думаю, верно, он там облаял что-то совсем особенное, не иначе как я натолкнусь на волка, или на лося, или еще на кого-нибудь в таком роде. Само собой, я знаю верную дорогу через заповедник, хорошо знаю, где здесь наиболее удобный спуск в котлован, недаром однажды я уже вывихнул себе лодыжку при спуске, этого вполне достаточно.