Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Мальчик растерянно взглянул на мать. Он еще никогда не слышал от нее подобных слов и никогда не видел ее в таком состоянии. Она казалась ему незнакомой, чужой, лицо ее побледнело, покрылось неестественной желтизной, вплоть до поседевших, гладко зачесанных назад волос. А глаза, эти добрые, спокойные материнские глаза странно мерцали, их взгляд то устремлялся вдаль, к чему-то незримому, то вдруг они словно пугались чего-то, и тогда дрожь пробегала по тонким бровям, вздрагивали губы, шея и руки, натруженные материнские руки. Что все это значит? Мальчик силился понять, но безуспешно — слишком ошеломлен и подавлен был он сам. Ему почему-то стало вдруг тесно в этом костюме, его уже больше не интересовало, чей это костюм. Грубая, жесткая ткань взмокла от пота и жгла ему колени. С каким удовольствием он сорвал бы с себя этот наряд! Но он не шелохнулся, он остался сидеть и поспешил с жаром заверить мать, что костюм ему очень нравится, он как раз впору, ни у одного конфирманта в селе не будет такого костюма. Наивный мальчик надеялся, что ему удастся отвлечь мать и она перестанет говорить таким загадочным тоном. Ему хотелось успокоить ее. Пусть она снова будет такой, как обычно: молчаливой и всегда чем-то занятой. Но едва она заговорила, мальчик с замиранием сердца стал прислушиваться к ее словам. Уже давно в его детской душе зародились мрачные предчувствия и не желали его покидать. Восьми лет он пошел в школу, и все эти годы его сторонятся одноклассники. Спрятавшись в вересковых зарослях, они кричат ему вслед: «Твой отец — кровавый убийца!» И в эту минуту ему вновь послышались их голоса…

— Порой моя прошлая жизнь кажется мне дурным сном, — снова заговорила мать, и чувствовалось, с каким трудом дается ей сейчас каждое слово, обращенное к сыну. — Прежде здесь было все иначе. В этом домишке жила семья паромщиков, а вон там, всего в нескольких шагах от ворот, начинались сходни. От одного берега Эльбы к другому ходил паром — его называли «Хильда». Мой отец, всю жизнь проработавший на этом пароме, дал такое же имя мне, своей единственной дочери.

Когда мне исполнилось семнадцать лет, родители стали два-три раза в году пускать меня в Ферхфельде на танцы. Там меня приглашал всегда один и тот же юноша в коричневом костюме — в том самом, который сейчас на тебе. Ни у одного парня в селе не было такого роскошного костюма. Он был тогда новехонький, не то что нынче — потертый и залоснившийся, — только что сшит на заказ, из первосортного сукна и по последней моде, будто для важного господина из города. Помещичьему батраку долго приходилось откладывать по грошам, чтобы купить себе костюм и ботинки к нему. Но мой кавалер, чтобы сделать мне приятное, сумел этого добиться. Он видел, как я, бывало, глаз не свожу с тех, на ком нарядное платье, не то что у нас, бедняков: мы-то ведь и в церковь и на танцы ходили в той же одежде, в какой возились дома, в убогой лачуге да в грязном хлеву. Правда, хозяин поместья был всегда одет с иголочки, и давалось это ему без всякого труда, но он был таким жирным и неуклюжим, что вызывал только отвращение. Завидев его, каждый спешил уйти подобру-поздорову. А с моего парня все просто глаз не сводили. И он в своем новом костюме ходил сияющий в толпе вздыхательниц, которые завидовали мне, потому что танцевать он приглашал только меня. Я боготворила своего милого, а во время танца склоняла голову к самому его плечу — ведь новое сукно так дивно пахло; а когда я дотрагивалась до него, оно казалось мне чем-то необычайно драгоценным. Все равно как бархатный покров с вытканным серебряными нитями крестом, что лежит на церковной кафедре. Я сказала ему о мелькнувшем у меня сравнении и сразу же пожалела об этом, мне подумалось, что парень высмеет меня. Но он только серьезно и молча кивнул. В тот вечер он проводил меня до дому. При ярком свете луны стояли мы там, внизу, возле самой воды. Я мечтательно склонилась над гладкой, как стекло, поверхностью. И тут он впервые поцеловал меня. Я же была совсем еще глупой девчонкой. Меня больше заинтересовало наше отражение в реке, и я крикнула: «Смотри-ка!» Но когда я разглядела, каким поношенным кажется мое старое платьице рядом с его парадным костюмом, мне стало жаль себя, и я со всех ног бросилась к дому.

До следующего праздника было еще далеко, и я прямо-таки сгорала от желания купить себе новое платье! Я стала откладывать каждый пфенниг, который мне перепадал. Ведь я помогала отцу, собирая с пассажиров деньги за перевоз, и иной раз получала «на чай». Незадолго до троицына дня я отправилась в город за покупкой. И велико же было мое разочарование, когда всей накопленной суммы не хватило даже на дешевенькое платьице. У меня пропала всякая охота идти на праздник в село. Парень будто бы все глаза проглядел, высматривая меня в тот вечер.