— А он все правильно тебе предсказал. Из тебя ведь действительно кое-что получилось. Он мог бы тобой гордиться.
— Он уже тогда представлял себе, как все пойдет дальше. Он и правда порадовался бы за меня. Думаю, что порадовался бы.
Манфред Ендришик.
В путь.
(Перевод В. Девекина)
Паром уже прибыл. Альфред притормозил и стал осторожно съезжать на велосипеде по крутому каменистому спуску; вскоре пришлось слезть совсем: несколько сорванцов затеяли игру прямо на дороге. Была суббота, и народу на пароме собралось довольно много, а сверху еще и еще торопливо спускались жители окрестных деревень и туристы; они смеялись, шумели, попыхивали сигаретами, загорелые мужчины несли сумки с провизией; два автомобиля осторожно въехали на паром.
Альфред примостился возле черных просмоленные перил парома и следил за течением реки; темная масса воды двигалась медленно, как бы нехотя, местами образуя водовороты. Над рекой стоял сладковатый запах гнили, ила, дохлых рыбешек и химических отходов.
Тарахтела одинокая моторка, она пересекала бухту наискосок. Чайки взвились над садками, но не кричали и не устремлялись к набегавшим волнам, они летали над верхним изгибом бухты, их белые беспокойные крылья спорили с ветром.
Седоволосый кондуктор в пестрой клетчатой рубахе и поношенных, замасленных брюках обходил со своей сумкой пассажиров, собирая плату за проезд. Но вот затрещал мотор, заскрипели зубчатые колеса, вода зашумела, забурлила, расходясь широкими кругами, тяжелый, неповоротливый паром двинулся в путь.
Седоволосый прошел мимо Альфреда, получил деньги с пассажиров, отсчитал им сдачу, а затем шмыгнул в небольшое служебное помещение. Однако он скоро вышел, стал рядом с Альфредом и тоже уставился на воду.
— Ну, Альфред, — сказал он.
— Что «ну»? — спросил Альфред. Паром ровным ходом пересекал реку.
— Как поживаешь?
— Да так. — И после небольшой заминки: — Во всяком случае, неплохо, должен прямо сказать.
— Ну, тогда все в порядке.
— А ты? — спросил Альфред.
— Сам видишь. — Седоволосый перегнулся через перила, кивнул кому-то и вытер шею.
— Повезло тебе сегодня с погодой.
— Да, уж целую неделю везет.
— При хорошей погоде такая работа в удовольствие. — Пожалуй, что так. Правда, иной раз комары одолевают, сам знаешь, беда с ними.
— Это верно, — согласился Альфред и, помолчав, прибавил: — Уйду я отсюда через месяц.
— Вот как? А куда?
— Еще не решил. Лишь бы подальше. Хочу начать новую жизнь.
Седоволосый прислушался к ритмичной работе мотора и затем сказал:
— Понимаю тебя. Сам хотел уйти далеко-далеко. Но меня засосало.
— Староват уже был для этого, — сказал Альфред.
— Может, и так, — согласился седоволосый.
— Так, — уверенно произнес Альфред. — Безусловно, так. — Он сплюнул в воду. Глаза старика сохраняли спокойствие. Альфред отвернулся и следил за полетом чаек.
— А как же она?
— Чего мне с ней считаться? Она сама никогда ни с кем не считалась.
— Не говори так, — возразил седоволосый. — Твоя мать не всегда была такой. — Он неодобрительно покачал годовой. — Значит, решил уйти?
— Да, — буркнул Альфред. — И как можно скорее.
— Честолюбие заело?
— Мне бы только вырваться из этой затхлой атмосферы, уйти от идиотских сплетен. А другой ее муж, знаешь, он, пожалуй, отвратительнее всего.
Старик молчал, глаза его расширились и внимательно глядели на Альфреда.
— Только я в дверь — она спрашивает, куда я иду, вернусь — осведомляется, где я был, и так каждый раз. Но когда я — всего через несколько дней, — рассказывая что-то, прибавлял: «Ты ведь знаешь, где я был позавчера», то выяснялось, что она об этом понятия не имеет, да и не интересует ее это нисколько, просто спрашивала по привычке! И вот так все в ней держится по привычке.
— Не очень это просто, — сказал седоволосый, — да и не очень легко. Особенно с возрастом.
— А ее вечным брюзжанием я сыт по горло: всем у нас она недовольна. Мне, может, тоже кое-что осточертело.
Но ты знаешь, какие бы нелепые слухи оттуда к нам ни ползли, она верит всему, буквально всему, и при этом торжествующе смотрит на меня. От такой самодовольной пошлости меня тошнит.
— И поэтому ты?..
— А у Бретшнейдера та же песня, — продолжал Альфред, — И его ты знаешь.
Старик молчал.
— Неплохой, в общем, парень, чудак, но попробуй сделай из порося карася. Одно на уме: побольше денег загрести. В глаза: «Прошу покорно, фрау Нейман, о, конечно, господин Гротке», но, только они за порог, он тут же:
«Вот вонючки, ну, мы им закатим счетик».
Старик вытер потрескавшиеся губы и улыбнулся.
— Если ты исправно закончишь свою работенку, то, будь любезен, изобрази умиление на лице и рассыпься в благодарностях за бутылку пива, а не то они мастеру претензии выскажут, а ведь у него клиент всегда прав.
— Раньше ты был другим, — сказал седоволосый.
— Монтеры всюду нужны. Я на любой стройке работать могу.
— Там свои заботы найдутся.