Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Война докатилась и до их деревни, каждую ночь на шоссе ревели моторы отступающих частей. Но внезапно прошел слух, что их деревню, расположенную у моста, будут защищать. Ждут только специальную войсковую часть. Ей-то и поручено подготовить оборону.

В этот вечер Ханна Глауда долго простояла у окна своего дома, в котором жила теперь одна. Над черными зубцами леса она видела последнюю угасающую полоску мутно-зеленоватого неба.

Она думала о всех возможных последствиях предстоящей обороны. Неожиданно неясный шум заставил ее вздрогнуть. Она отчетливо услышала: кто-то шарит рукой по воротам дома. Вот отодвинули щеколду, правда очень тихо, но Ханна уловила щелчок замка.

Женщину охватила дрожь. В доме она одна, а на дворе ночь. Тут в дверь, выходящую во двор, постучали. Стук не смолкал, словно кто-то тихонько ударял в пустой ящик.

Преодолев наконец страх, Ханна вышла в прихожую, выложенную метлахской плиткой. Да-да, иду же!

— Кто там? — крикнула она, протягивая руку к выключателю.

В ответ раздался голос, совсем молодой, шепотом умолявший ее открыть поскорее. Она заторопилась. Царапнула по плитке отворяемая дверь. Женщина различила какую-то тень. У нее подкосились ноги.

— Сынок! — тихонько вскрикнула она. — Мальчик мой!

Ханна втянула солдата в комнату, обняла. Трепетными пальцами ощупала его лицо, маленькое, точно у ребенка.

— Ах, ты вернулся, — шептала она охрипшим от радости голосом, — вернулся ко мне, мальчик мой. Я все время так боялась за тебя. Ты очень долго не писал. Какой ты? Дай хоть взглянуть на тебя, мальчик мой.

Только теперь, плача и смеясь, женщина заметила, что они все еще стоят в темноте — и торопливо опустила штору.

Когда вспыхнула лампочка, она зажмурилась, ослепленная ярким светом и потрясенная увиденным. Перед ней стоял ее сын, бледный, худой, с горящими глазами, не в силах двинуться с места. Грязный мундир серо-голубого цвета болтался на нем как на вешалке.

— Какой ты бледный, — наконец сказала она, — и, конечно, голодный. Садись, садись же, сынок.

Сын, шестнадцатилетний подросток, всего несколько месяцев назад призванный на службу в зенитные войска, часто представлял себе, как все будет, когда он вернется домой: войдет к матери, нежданно-негаданно окажется дома. И вот он дома, но словно бы и не рад этому. Он сидел на стуле вконец обессиленный и не произносил ни слова.

Мать не замечала его растерянности. Она усердно хлопотала по хозяйству, возилась смеясь с горшками и сковородкой, ловко, точно молодая. А он наблюдал за ней как чужой. Тут матери стало не по себе от его безразличия. Продолжая помешивать что-то на плите, она вдруг обернулась.

— Стало быть, они разослали вас по домам? — спросила она.

Сын промолчал. Но мать так долго и пристально смотрела на него, что он наконец покачал головой.

— Нет, — прохрипел он, словно что-то сдавило ему горло.

Женщина опустилась на стул. Она знала законы военного времени.

— А ты… как же ты пришел?

— Что, испугалась? — Он криво усмехнулся, покосившись на мать краешком глаза.

— О господи, — прошептала она, — есть чему испугаться.

Парень уронил голову на стол и закрыл лицо руками. Но тут же поднял глаза.

— Ты не представляешь, что это такое, — сказал он. — Бомбы… Сегодня утром, — запинаясь, продолжал он, — нашу часть перебросили в другое место, к вечеру мы подошли к переправе и вдруг остановились за деревней… Дай мне пить.

Тяжело поднявшись, она подошла к буфету, налила чашку и молча поставила перед ним. Он жадно выпил. Затем, уставившись в чашку, с трудом проговорил:

— Я хотел тебя повидать. Но ты испугалась. Лучше уж мне сейчас уйти.

Мать протестующе замахала руками.

— Вот я и повидал тебя, — продолжал он. — Ничего страшного. Я отстал от своей части, несчастный случай, понимаешь? Отстал. Но я еще могу нагнать ее. Через деревню проезжает много машин, они меня прихватят.

— Замолчи! — крикнула она. — Я не хочу больше слушать!

Он увидел лицо матери таким, каким знавал его еще в детстве. Она, случалось, смотрела на него так, что он не смел ей прекословить.

— Ты останешься! — И после короткой паузы добавила: — Хватит, что погиб твой отец. Тебя я хочу сохранить. Долго ли это протянется…

Мать подошла к сыну.

— Тебя кто-нибудь видел, когда ты шел?

— Никто! — горячо воскликнул он. — Я шел не улицей, а пробрался через Кирхберг в полной тьме.

Бледный, измученный, он вдруг показался матери опять маленьким мальчиком, и, прижав его к себе, она молча теребила его волосы. Она вспоминала, какими мягкими и пушистыми были еще недавно эти волосы, как взлетали при каждом шаге. Теперь же они слиплись от пота и грязи.

Ханна повела сына в его комнату.

Когда она уже сидела у его кровати, взбивая подушки, чтобы мальчику удобнее было лежать, дом сотрясли глухие удары. Застыв от ужаса, она настороженно прислушалась. Нет, ей не показалось.

Стучали во входную дверь, громко, требовательно, совсем не так, как в первый раз.

— Неужели пришла Фридель? Так поздно? — прошептала Ханна. — Ты ее знаешь, девушка с усадьбы Гербера. Она навещает меня каждый день.

Сын, опершись на локти, лежал с искаженным от страха лицом.