А тем временем полевой телефон звонил все настойчивее. Положение становилось тревожным. Как видно, они там, на левом фланге, совсем растерялись. «Разумеется, — кричал он в трубку, — такой поворот событий предусмотрен в плане учения. Это момент внезапности. Мы предпринимаем ответные меры. Прорыв противника будет остановлен. Все в полнейшем порядке. Держитесь! Да, держитесь!» Это слово вырвалось у него сейчас наполовину бессознательно. Слово из тайников памяти. Слово, за которое цеплялся не один немецкий офицер в этом шестилетием блицкриге против Востока. Недоброе слово. Держаться до последнего. Чаще всего это длилось недолго. Собственно, это слово здесь как будто и не к месту, но вот оно раздалось во время больших учений полка господина майора Ротмана.
«Держитесь!» — прозвучало на другом конце провода из трубки, поразив обер-лейтенанта Улига до мозга костей. Приказ, в котором смерть, — и это на полигоне! «Держаться!» — и Гельнер посылает, двадцать новых «танков» на подкрепление. «Держаться!» — и тут уже Ротман — сама неприязнь: «Я все-таки надеюсь, любезнейший, что вы не собираетесь держаться до тех пор, пока противник вас отрежет. Насколько я понял, его передовые танки вышли на линию КП!»
Потом он рявкнул в мою сторону — лошадей, мол! Я вскочил в седло, подвел к нему Герму и держал ее за уздечку, пока майор не сел. Как только он оказался в седле, Герма встала на дыбы и понеслась галопом. Мне было непросто держаться за ней. В лесу все еще как-то обходилось. Но в чистом поле мой гнедой стал заметно отставать. Я проклинал майора на чем свет стоит. Он уже давно скрылся за косогором, а я все скакал, представляя собой мишень для стрелков противника. А если бы и вправду?.. Только на такой лошади, как Герма, можно позволить себе безумные скачки по открытой местности.
Отфыркиваясь и храпя, мой гнедой остановился у кустов, за которыми стояла Герма. Отсюда Ротман наблюдал за подходом резерва. Несколько десятков человек с карабинами и фаустпатронами. Лица их выражали досаду: сейчас им придется повалиться в эту снежную жижу. Позади, за вторым рвом, окопалось несколько человек с гранатометами. А впереди, на склоне, снопы искр сигнализировали, что эти позиции подвергнуты тяжелому артиллерийскому удару. Ротман проехал еще немного, потом слез с лошади и побежал к группе людей, сидевших на корточках за с нежным валом. Стоя с лошадьми, я слышал их разговор. «Вы что, хотите всю роту на этом склоне оставить, Улиг? Разве вы не видите, что ее обстреливает артиллерия? А резерву вы позволяете бежать туда, как баранам, да?» Он-де получил приказ держаться, извинялся обер-лейтенант. Предпринимаются ответные меры…
Ну и командир батальона у нас, подумал я, что он только натворил! Держаться — и погибнуть ко всем чертям! Как все просто, как примитивно. Как легко подчиняться такому приказу, не ломая голову над непонятным, непостижимым. Лишь бы были предприняты меры… Лишь бы оставалась надежда… А может, все-таки не стоило держаться до тех пор, пока?..
Но майор смотрел на вещи иначе. Этот склон не смог бы удержать никто. Ни один посредник не присудил бы склона ему. Он принадлежал сейчас Гельнеру. Этот приказ «Держаться!» убедил майора, что в штабе у него сидит не тот человек. Его штаб испытания не выдержал. Они оказались не в состоянии справиться с такой ситуацией.
Ротман отдал своим людям приказ сдать высоту и отойти назад, тем самым нарушив правила игры, — он не мог не знать, что в настоящем сражении у него бы этого резерва не осталось. Мертвые остаются на поле. «Отводи лошадей! Танки на подходе!» Ротман теперь разыгрывал свой маневр.
Изрыгая огонь, на склон взбирались странные — о двенадцати ногах — «танки» Гельнера. За ними и между ними уже двигалась пехота. Солдаты из первого батальона вошли в раж. Сегодня им наконец-то была дана возможность атаковать по-настоящему. Они наступали вдохновенно, и далеко до них было воякам Ротмана, которые теперь с кислыми минами зарывались по всему фронту в снег и в мерзлую глину. Сегодня первый батальон палил изо всех стволов. Сегодня им не нужно было подбирать пустые гильзы. Сегодня им не надо было экономить на холостых патронах. И поэтому Гельнер бросил в бой всех солдат до последнего.
Ротман, который приказал своему резерву занять позицию на высоте перед вторым и за вторым, то есть последним, противотанковым рвом, теперь злился и приговаривал: «Ну что ж, господин капитан, попробуйте. Вам меня в бараний рог не согнуть!» Он приказал удерживать позицию по центру, а правый фланг немедленно отвести назад. Да, он, майор, был мастер своего дела, а Гельнер — так, подмастерье, и уж, конечно, не гений. У него даже не было карманных часов с хитрым механизмом, посмотрев на которые он мог бы тут же узнать и дату и год. Посредственный офицер с некоторым фронтовым опытом.