Ребята из третьего батальона, которых мы повстречали по пути на учения, были чем-то очень взволнованы. Северный корпус походил на разворошенный улей. Обширный казарменный двор был пуст, ни одно отделение не занималось сегодня строевой подготовкой. Возвратившиеся с учения солдаты, пересекая двор, с трудом удерживали строй.
Разошлись поротно, но ненадолго: не больше чем через час вдруг раздались свистки — сбор! Полк был выстроен с лихорадочной поспешностью. Огромных размеров каре опоясало плац, ставший вдруг очень тесным. Офицер, получивший от Ротмана нагоняй за приказ держаться до последнего, велел произвести перекличку. Ротман не появлялся.
Все шло на удивление быстро. Без долгого ожидания кого-нибудь из штабных офицеров, без длинных речей, все коротко и ясно. Через несколько минут каждый знал то, что ему полагалось знать. Полк завтра утром выступает.
Вот наконец и пришел со страхом изо дня в день ожидаемый приказ и теперь, когда он был оглашен, произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Посмотреть снаружи на эти огромные серые каменные мешки со множеством впалых оконных глазниц, так ни за что не скажешь, что там, внутри, все кипит, все волнуется. Мы терялись в догадках — а это лучшая почва для возникновения всевозможных слухов. Солдаты укладывали ранцы, упаковывали мешки, получали паек, а кое-кто из наиболее невозмутимых принялся писать письма или открытки, без особой надежды на то, что они будут доставлены по назначению. К вечеру нам выдали также боеприпасы. Рой шершней готовился сняться с места.
Однако на следующий день нам сняться не удалось. В вагоны погрузили только багаж. Вероятно, случилось что-то непредвиденное. Опять пошли догадки. Никто ничего толком не знал.
За все это время я видел Ротмана всего один раз — он приказал мне уложить вещи. Я упаковал все его имущество. Оно составило два солидных чемодана. Один из них Ротман хотел оставить здесь и забрать позднее, после окончательной победы. Его родной город Нордгорн, у голландской границы, был к тому времени в руках англичан. Другой чемодан, с самым необходимым, я отвез на вокзал. Вокзал был забит войсками и полевой жандармерией. Пронесся слух, что по приговору военно-полевого суда расстрелян начальник вокзала — чех — и арестовано несколько железнодорожников. С составлением поездов дело никак не ладилось.
Возвратившись в казармы, я стал потихоньку прислушиваться к тому, о чем говорили вокруг. В общем-то, каждому из нас хотелось знать, что его ждет. На восток или на запад? — в страхе гадали мы. Большинство не сомневалось, что нас бросят на восточный фронт, но кое-кто надеялся, что мы повернем на запад. Для меня здесь вопроса не было. Уже в ходе арденнского наступления было ясно, то нас в любой день могут отправить на западный фронт. Но это зимнее наступление, которое должно было вернуть нам Бельгию и Эльзас, уже давно задохнулось.
Верховное командование было вынуждено перебрасывать на восточный фронт дивизию за дивизией. Красная Армия приближалась к Берлину. Вскоре от столицы ее отделяло не более ста километров. Но «Берлин останется немецким, и Вена снова будет у немцев!» — разорялся Геринг. Теперь стали поговаривать даже о том, что всю нашу армию перебросят на восточный фронт. Поползли слухи о сепаратном соглашении с западными державами. Кто-то сказал, что американцы предоставят нам свободу действий и дадут возможность покончить с русскими. Другой заметил, что сейчас самое время для контрудара и мы их снова погоним назад, в Россию. Многие продолжали уповать на Запад. Правда, один из нас высказался в том смысле, что надеяться не стоит. С тех пор как идет война с Россией, сказал он, мы все время держали на восточном фронте большую часть наших дивизий, а поэтому, мол, теперь уже все равно поздно. И еще он добавил, что после того, как американцы всыпали нам под Арденнами, им навряд ли захочется играть нам на руку. Тот, кто все это говорил, конечно же, был нытик. Слух о том, что теперь мы наконец-то расквитаемся с Востоком, всячески поддерживался. Настроение поднималось. Прошел еще один слух: в Праге восстание; на подавление восставших брошена целая дивизия СС. «Ну, конечно, СС!.. — отозвался нытик. — Они никак не могут забыть того, что чехи укокошили ихнего Гейдриха» . — «Дай время, и чехи свое получат сполна», — говорили другие и не вступали с нытиком в спор. Им очень не хотелось, чтобы он подрывал их моральные устои. Самый боевой дух был у ребят из первого батальона: ведь вчера на учениях они одержали победу.