Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Сказать по правде, тогда я не сразу понял, что творится вокруг меня. Часто, а лучше сказать постоянно, я думал об этом, ломал голову над скрытыми причинами всех этих событий и раздумывал о бессмысленности войны вообще. И я пришел к выводу: что бы человек ни делал, о чем бы он ни думал, все должно исходить из жизненного опыта, который откладывается и перерабатывается в его мозгу. Потом сюда вроде приправы добавляется кое-что от его характера, и вот вам новый взгляд на жизнь, новая установка. Теперь я знаю, что здесь играет роль еще и то положение, которое данный человек занимает в обществе. Но что за общество мы составляли? И какое положение мог занимать в нем офицеришка вроде Ротмана? Про Гельнера уж и говорить нечего! Для наблюдений мне было достаточно моего первого опыта. И вот я начал разгадывать мысли интересующего меня человека, исходя из какого-либо его поступка и учитывая сопутствующие поступку обстоятельства. О чем думал человек, совершая тот или иной поступок? — Отт пожал плечами. — Вот что меня интересовало, однако читать мысли я еще не научился. Когда хочешь постигнуть какое-либо событие во всей его полноте, необходимо пораздумать о причинах, побудивших человека действовать так, а не иначе.

Характер человека мне в общих чертах уясняется. Ежели ты всю жизнь ходишь за лошадьми — прекраснейшими, благороднейшими из животных, какие только есть на земле, — ежели ты этих животных полюбишь и задумаешься, отчего у них такой норов да какая у них родословная, уж невольно начинаешь приглядываться и к людям.

У каждой лошади, надо сказать, свой характер, точно так же как и у каждого человека. Лошадь будет даже поумнее иного человека. Если ты, предположим, познал душу лошади, душа человека для тебя уже не загадка. И если ты немного пораскинешь мозгами, то можешь спокойно сказать: «Вот о чем он думал, когда решил поступить так, а не иначе…»

В слово «поступок» я не вкладываю какого-нибудь страшного смысла. Поступки и мысли нашего капитана п даже майора были, в общем-то, не бог весть какими.

А вот почти невероятный поступок совершил одни путевой обходчик из чехов. Мне рассказывали — в самый последний момент, когда огнепроводный шнур уже дымил вовсю, он словно одержимый бросился к мосту и выдернул шнур из опоры. В это время подоспели русские части. Чешский обходчик уберег мост от бессмысленного разрушения, задуманного нашими отступающими частями.

Но это я сказал только затем, чтобы подчеркнуть, насколько убоги были поступки и действия наших офицеров.

Отт подхватил нить своего рассказа и продолжал.

— Когда Ротман понял, что капитан и не думает поддаваться ему, он пришел в неописуемую ярость. У него, правда, еще оставалось несколько так называемых бронебойных снарядов, которыми можно вести огонь из гранатометов, но что с ними сделаешь против тридцати-сорока танков? А Гельнер уже выдвигал весь свой резерв, без которого он пока что мог обойтись, вперед, в район второго противотанкового рва. Превосходство наступающего противника в силе и его тактический перевес стали очевидны. Нерешительность обороняющихся уже перерастала в беспомощность. Еще немного времени, и батальон Гельнера прорвется и от мало-мальски организованного порядка — единственно, на что Ротман еще мог опереться! — не останется и следа. Черт его подери, да как он смеет затевать общую свалку, в которой погибнет его, майора, авторитет! Ротман неистовствовал.

«Он что, учить нас вздумал? Видно, собирается нам показать, на что способны русские? Этот… этот герой из тихонь! — разорялся он. — В седло, Отт! Через две минуты будьте там. Передайте господину капитану — если он не хочет, чтобы его сегодня же перевели в обоз, пусть немедленно отступает!»

Я поскакал и тотчас же увидел связного из батальона Гельнера — он несся на мотоцикле по полю так, что из-под колес во все стороны летела снежная каша.

Пока я, перескакивая через рвы, минуя воронки и чуть ли не наезжая на солдат, гнал своего гнедого, хлопки холостых выстрелов прекратились. Потухло волшебство сигнальных ракет. Солдаты соскребали налипшую на колени глину и тянулись к своим сборным пунктам. Что-то случилось. Учения были прерваны в решающий, более того, в самый последний момент. Победители с неохотой возвращались назад. Видно, произошло то, что уже давно висело в воздухе. Донесение я все же передал, я должен был выполнить приказ.

Когда я возвращался назад, солдаты уже разбирались по ротам. Колонны сбитых с толку, возбужденных людей уходили прочь, не дожидаясь общебатальонного построения. Шли не в ногу.

Ротман тоже не стал задерживаться. Во всяком случае, я его нигде не нашел.

Возвращение в казармы походило на отступление, только что по обочинам дороги не валялись оружие и амуниция, ну и трупов, конечно, еще не было. От быстрого марша солдаты тяжело дышали. Я галопом поскакал в голову колонны, но Ротмана и след простыл. Чего ж здесь удивляться, подумал я с завистью, когда у тебя такая лошадка!..

Герма стояла в деннике, еще не расседланная. Не зная, снимать с нее седло или нет, я в нерешительности расхаживал по конюшне.