Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Мы были почти на самом верху, на одной из плоских вершин. Прямо перед нами встала стена огня, за спиной слышалась отдаленная стрельба пехоты. Но отдельные выстрелы раздавались и совсем рядом. Стена надвигалась на лес. Ротман спешился, его сапоги и брюки были покрыты мыльной пеной лошади. Я выглядел не лучше. С лошадей градом лил пот, они все еще подрагивали от перенесенного напряжения. К животным во мне не было ни сочувствия, ни жалости. Во мне сидел только страх. Лишь бы все обошлось! У Ротмана на душе, наверное, было еще хуже. Но даже сейчас он старался держаться молодцевато. Ротман бросал в бой подходившую пехоту — солдат из первого батальона, гельнеровских героев полигона. Ротман двигался в их рядах одним из первых и, размахивая пистолетом и что-то крича так, что у него вздувались вены, бросался то к одному, то к другому краю этого дьявольского котла. Солдаты следовали за ним. Пригнувшись, они бежала навстречу гибели.

С вершин деревьев на землю обрушивались тысячекратные удары огненных молотов. На земле, будто сотворенные рукой кудесника, возникали кругообразные воронки, исторгавшие прогорклый, ядовитый дым. Я отвел лошадей подальше и втиснулся между ними; я видел подброшенные взрывами человеческие конечности, видел, как один солдат, остолбенев на секунду и выпучив глаза, уставился на свой живот — это был уже не живот, а исходящее тепловатым паром кровавое месиво, — потом, словно в чем-то разочаровавшись, упал наземь. Искаженные страшным криком лица были обращены к небу. Я стоял возле лошадей и тоже кричал страшным криком. Меня тошнило, из меня выходило все, что сидело внутри, — страх и дурнота, смешанная с крепким запахом водочного перегара. В промежутках между приступами тошноты принимался кричать снова: «Ужас!» Только это, одно это слово: «Ужас!» Неужели на земле не осталось ничего человеческого?

Будь я с нашей частью, я, ни о чем не думая, держался бы рядом с Ротманом. Но если ты должен стоять на одном месте и смотреть на все это, когда мог бы бежать, а тебе надо оставаться на месте и ждать человека, которого, может, давно разнесло на куски, — уж тут ты страху не оберешься и, хочешь ты этого или нет, шаг за шагом начнешь отходить. Одному всегда невмоготу, если только он не защищает чего-то своего, кровного.

Нет, Ротмана не разнесло на куски. Словно из-под земли он вырос рядом со мной, вскочил в седло и, не сказав ни слова, поскакал вниз. «Похоже, его турнули из ада, взяв с него выкуп — тысчонку солдат», — подумал я. Ошалелый, все еще не в себе, я последовал за ним к командному пункту батальона. «Мы еще продержимся, — говорил Ротман, обращаясь к офицерам. — От огня мы ушли, теперь мы с русскими, как говорится, лицом к лицу. — В его голосе послышалась угроза: — Мы должны продержаться!» Потом мы повернули обратно к штабу полка.

Штаб располагался в хорошо укрепленном блиндаже. Адский гул, который стоял на позициях, сюда почти не доносился. Но обстановка была еще напряженнее, хоть в петлю полезай. Что нас ожидает? Победа или поражение? И еще важнее: сколько времени это будет продолжаться?

Доклад Гельнера был малоутешительным: на левом фланге что-то стряслось. Противник форсировал просеку и готовится занять плацдарм. С тех пор как Красная Армия, укрепившись на Сандомирском плацдарме, прорвалась к Одеру, к таким донесениям приходилось относиться серьезно. Поэтому Ротман тут же заорал во все горло: «Сворачивайтесь! Сворачивайтесь, пока не поздно!» — «Да нам-то зачем? Это ведь не на нашем участке! Нас это не касается. Пусть распоряжается штаб дивизии, это его дело», — пренебрежительно отвечал Гельнер. У Ротмана на лбу вздулись вены. Этот Гельнер становился все строптивее. «Неважно. — Ротману удалось сдержаться. — Пусть штабники из дивизии катятся к… Мы еще какое-то время продержимся, даже если потеряем в боеспособности. Все резервы — на просеку! Поставьте заслон! Ночью мы отойдем по всему фронту. Оставим эту чертову просеку. У нас за спиной еще полсотни километров леса, а значит, большой оперативный простор, им не удастся стереть нас в порошок!» Ротман сел за телефон.

Слева от штаба полка располагался командный пункт дивизии. Там же находился центр нашей обороны. Еще левее линия обороны должна была спускаться вниз и проходить по широкой долине — там, где Одер, скованный отрогами Судет и Бескидов, поворачивал на север к Моравским воротам. Там тоже не утихал бой. Иными словами, мы стояли на самом краю правого фланга. Предполагалось, что справа от нас линия фронта меняет направление и уходит на Вену. Но точно этого не знал даже майор Ротман, который теперь чертыхался, не стесняясь в выражениях, на чем свет стоит поносил командование. Мне даже послышалось нечто вроде «безмозглых баранов». С дивизией у него уже не было никакой связи. Ротман решил не дожидаться наступления ночи и отдал приказ отходить немедленно.

Мы начали отступление. А первый батальон, еще недавно гордость нашего полка, остался на просеке — убитые, раненые; остальные пропали без вести.