Поначалу поход проходил спокойно. Время от времени вдали мелькало что-то, но даже зоркие глаза половцев не могли точно сказать: всадники это или просто мельтешение ветра по степи.
Но к вечеру второго дня к шатру великого князя, уже собравшегося было немного поспать, прискакал на взмыленном коне гонец от Данила Романовича.
– Идут! – выкрикнул он, буквально падая из седла. – Навстречу идут!..
– Много? – насторожился Мстислав Романович.
– Три-четыре «червя»[19]
, князь говорит, может, и больше!.. Все – верховые!..– Молодец!.. Добромысл, поднимай дружину!..
– Вряд ли мунгалы будут нападать на закате, – усмехнулся Мстислав Черниговский, входя в шатер. – Нужно скрытно провести дружины вперед главного войска и поставить не на виду, где-нибудь в балке. А на рассвете, когда мунгалы пойдут в атаку, ударить им в тыл, ну, или в бок!
– А если они не пойдут в атаку? – засомневался Мстислав Романович. – Вдруг это – всего лишь проверка? Хотят выяснить, сколько нас и куда идем?..
– Куда идем – и так ясно! А вот сколько – им знать не нужно. Завтра, при первых проблесках зари, мунгалов нужно атаковать, лучше с трех сторон сразу!
– Ты прав, княже. Очень важно – для наших воинов, в первую очередь, – чтобы уяснили: ворога можно и нужно бить! Бить сильно, без пощады. Никаких поблажек! Я понимаю, может, и не надо этот отряд мунгальский громить – зря только, мол, силы на них тратить. Но ведь они – пришлые, помощи им ждать неоткуда. Так что для нас победа даже над этим отрядом – уже хорошее дело!..
Ударили при первых лучах зари. Дружины киевского и черниговского князей обрушились на стан мунгалов в распадке, у слияния двух степных ручьев, молча, вопреки устоявшейся традиции – пугать неприятеля дикими криками. Так поступали варяги, нападая на веси и города кривичей и полян; так же делали и половцы, совершая свои набеги на порубежные поселения северян и радимичей.
Пуще того, почти все дружинники не поленились – обмотали копыта коней травой, по примеру самих степняков. Так что нападение оказалось для мунгалов полной неожиданностью. И все-таки они проявили себя смелыми и опытными воинами.
Их замешательство, хотя и было сильным, но кратковременным. К тому же черниговцы, которым ставилась задача не дать мунгалам отступить за ручей, неоправданно замешкались сами, переправляясь на его другой берег. Степняки же моментально разделились: большая их часть успела вскочить на своих низкорослых, но очень проворных лошадок и отважно бросилась навстречу конной лаве киевлян. Но один небольшой отряд во главе с командиром – судя по взвившемуся бунчуку, ханом – преодолел неширокое русло и выметнулся на косогор буквально из-под носа черниговцев.
Удар дружинной конницы был страшен. Первые ряды мунгальских всадников оказались буквально втоптаны в жирный чернозем вместе с лошадьми. Но затем скорость атаки резко упала, и началась кровавая сеча.
Мунгалы и не думали сдаваться или отступать. Они шершнями крутились среди тяжеловооруженных русичей, норовя рубануть саблей если не седока, то уж коня обязательно. И если бы не добрая броня – и дружинников, и лошадей, – одолели бы, нехристи, непременно!
В какой-то момент Добромыслу показалось: еще немного, и его бронники дрогнут, начнут отступать перед неистовой яростью мунгальских всадников. И тогда он подал тайный знак – трижды коротко протрубил в рог.
Спустя несколько мгновений со стороны разливающейся утренней зарницы послышался далекий, быстро приближающийся знаменитый «волчий вой», многоголосый и жуткий в своей неотвратимости. Это с восхода на ханский бунчук ринулись затаившиеся до поры дружинники Данила Романовича с князем во главе.
Такого мунгалы выдержать не смогли и бросились врассыпную – подальше в степь, кто куда. Русские преследовали их небольшими группами. Пленных почти не брали.
Волынский князь лично срубил мечом бунчук вместе со всадником, его охранявшим, и метнул последнюю сулицу в мунгала, облаченного в расшитый золотом и серебром кафтан с броневыми пластинами на груди и в золотом островерхом шлеме с меховой опушкой. Бросок был настолько мощным и стремительным, что мунгал не успел увернуться и рухнул навзничь с коня.
Победа была полной.
В становище дружины возвращались строем с развернутыми стягами, будто на празднике. Среди трофеев Данил Романович выложил перед киевским князем и большую, квадратную золотую байсу – ханский знак – с выбитыми на ней письменами и изображением парящего орла.
Кетэн, тоже приехавший в становище – посмотреть на своих обидчиков, немногих попавших в плен, – повертел байсу в руках, пошевелил губами и с улыбкой произнес:
– Молодец, Данил Романович! Хана Ганибека одолел!
– А кто он такой? – весело поинтересовался ВОЛЫНСКИЙ князь.
– Правая рука нойона Джебэ!.. Он – его сводный брат. Был… Теперь ты – кровник самого беспощадного Джебэ! Не завидую!..
– Не бери в голову, Котян Сутоевич, и на твоего Джебэ аркан найдется!
– Сколько, по-твоему, там было мунгалов?
– Точно не могу сказать, но не меньше трех «червей… Убитых мы насчитали около полутора «червей». Остальные разбежались по степи.