Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Также ежегодно попадали в наградные списки артисты Большого театра, нормальным явлением стало многократное лауреатство. Рекордсменом стал режиссер Леонид Баратов, получивший пять Сталинских премий за постановку опер. По четыре премии заработали Николай Голованов, Борис Покровский, Уланова, Лепешинская, Файер. Некоторые «серийные» лауреаты, бывало, и со счету сбивались — за что именно им дали премию первый или второй раз. После введения Сталинской премии третьей степени ее стали присуждать еще чаще, что окончательно обесценило моральную сторону поощрения. В Большом театре подавляющая часть премий вручалась коллективно, например, за постановку оперы или балета, когда награждали сразу по пять человек. Это привело к премиальной гонке, когда не важно, за что, но главное было получить. Однажды награжденные премией за участие в спектакле в следующий раз уже менее охотно участвовали в нем. «Получалось так, — отмечал Кирилл Кондрашин, — даже после одной удачной роли, когда человек удостаивался Сталинской премии, был замечен и обласкан покровительством, получал квартиру и тому подобное, — с ним уже нельзя было работать».

К началу 1950-х годов сам Сталин осознал порочность практики многочисленных награждений, упрекая комитет по премиям в халтурной работе, групповщине и протаскивании своих кандидатов. Настолько все это стало рутинно и банально. А после его смерти и учреждения Ленинской премии был установлен порядок, при котором ее можно было получить лишь один раз в жизни. Государственных премий это не касалось (так стали называться Сталинские премии при Хрущёве — лауреатские значки с вождем всех прежних награжденных обязали обменять в райкомах партии на более нейтральные, с серпом и молотом). Ввели также и временной интервал между награждениями, но даже это условие некоторым особо тщеславным удавалось нарушать.

Кирилл Кондрашин, выросший, как и Евгений Светланов, в Большом театре (его мать Анна Михайловна Тамина считается одной из первых женщин, с успехом прошедших конкурс в оркестр), сравнивая обстановку в Большом до наступления «наградной эпохи» и с тем, что произошло позже, делает неутешительные выводы — тот, истинный театр был разрушен после прихода главным дирижером Самуила Самосуда в 1936 году. До него театр находился в расцвете, и ведущие артисты работали в полную силу. И пели они не три раза в месяц, а в неделю. Елена Катульская пела, например, пять спектаклей в неделю: три своих, а два заменяла, как и Никандр Ханаев, от которого за всю его творческую жизнь никто «не слыхал ни одного звука вполголоса. Он допел до 70 лет. Вот тогда не боялись репетировать. Репетировали ведущие актеры тогда, в день премьеры, обычные спектакли текущего репертуара. Люди трудились и были счастливы от труда».

Все изменилось при Самуиле Самосуде, когда на театр полились награды: он, «вместо того чтобы возвести искусство в степень благородного соревнования, делал его непристойным рынком», способствуя развращению солистов, воспринимавших каждый свой выход на сцену как повод для ордена или похвалы вождя. При Самосуде народные артисты СССР перестали заменять друг друга — замена расценивалась «первачами» как оскорбление. Такое было не слыхано даже в шаляпинские времена. Неудивительно, что Рейзен и Пирогов, как пишет Кондрашин, «вообще по три года в театре не показывались», но зарплату получали. Кирилл Петрович делает интересный вывод — редкая занятость первых солистов театра и привела к тому, что они довольно быстро сошли со сцены, уйдя на пенсию, не допев и до семидесяти лет.

Партком Большого театра, надо отдать ему должное, пытался взывать народных артистов СССР к совести и профессиональному долгу: «Именно сейчас, когда ЦК партии предъявляет к нам, работникам искусства, требование встать в первую шеренгу бойцов идеологического фронта, артисты, носящие звание Народных, лауреаты должны стоять в первом ряду этого фронта. Однако партийная организация нашего театра не сумела в этой работе по воспитанию советского партийного отношения к делу повысить в каждом работнике чувство ответственности… Рейзен и Пирогов не поют в “Сусанине”, Козловский не поет ни в одном крупном спектакле, только мелкие, маленькие роли, (и вообще) большое число замен исполнителей идет за счет наших народных и высокоуважаемых товарищей»[64].